– Я люблю тебя… – прошептала Марозия, прикрывая глаза трепещущими ресницами.
Колкий звон развеял розовый романтический туман – тяжелая стрела влетела в окно и воткнулась в спинку кровати, задрожав грязным оперением.
Марозия не вскрикнула, она порывисто метнулась к Олегу – не ища защиты, но оберегая его самого. Распахнулась дверь, и в опочивальню вбежала Теодора. Женщина была в одной рубахе-шэнс, лицо её с трудом сохраняло спокойствие, а глаза были широко распахнуты.
– Альберих поднял восстание! – воскликнула Теодора.
– Мой Альберих?! – изумилась Марозия.
– Да, да! Он вооружает римлян против тебя и Уго! Воспользовался, что король отправил войско к Беневенту, и восстал!
– Мой Альберих… – проговорила супруга короля. – Моя кровь…
Ещё одна стрела влетела в окно, оставляя щербину на мраморе колонны.
– Надо уходить отсюда! – заметалась Теодора.
Олег, забыв про похмелье, вскочил и быстро стал облачаться – чьи-то умелые руки (он вспомнил вчерашних девиц) аккуратно сложили его одежду на деревянном кресле рядом с кроватью.
Одевшись, обувшись, нацепив перевязь с мечом, он обернулся к Марозии. Женщина подбежала к нему, приникла, вставая на цыпочки, и нежно поцеловала.
– Беги в замок, любимый, – сказала Марозия, задыхаясь. – Спасай моего муженька – это сейчас самое важное!
– А ты?
– А что Альберих сделает своей матери? Беги, любимый мой, беги!
Обняв Марозию на прощание, Олег поцеловал её и выбежал вон.
Удивительно, но память подсказала ему дорогу.
В большой приёмной Латеранского дворца шёл вялый бой – мятежники сражались с гвардейцами папы римского.
– Иоанн! – раздался трубный глас, и в приёмную ввалился огромный загорелый человек с повязкой на глазу. Единственное око великана горело яростью. – Где Иоанн?
– Здесь, здесь! – закричали за высокими дверями. – Ведём уже!
Створки с грохотом распахнулись, и двое в гражданском платье выволокли папу Иоанна XI. В белом одеянии, с растрёпанными волосами, понтифик представлял собой жалкое зрелище, хотя и сопротивлялся – вырывался, упирался ногами в притолоку, кусался даже.
– В тюрьму ублюдка! – взревел одноглазый. – Приказ Альбериха! Живо, живо давайте! А эти почему до сих пор тут?
Под началом великана римляне набросились на гвардейцев с новой силой. Олег, прячась за шторой, проскользнул за ряд колонн и выскочил в длинный коридор. Спасать папу римского он не имел никакого желания – это была не его война. А вот Гуго Арльский должен быть спасён, иначе весь план базилевса провалится, и все подвиги, все потери утратят смысл и значение.
Из поперечного коридора выбежал юнец с мечом наголо. Увидев перед собой незнакомца, он храбро – или сдуру – бросился на Олега. Сухов увернулся, выхватывая меч, и перечеркнул юнцу горло отточенным остриём. Храбрец-глупец осел на пол, брызгая кровью.
Выбравшись наружу, Олег увидел огромную толпу народа, обступившую лестницу к церкви Св. Иоанна. Народ волновался, то шапки от восторга подкидывая, то грозя кулаками, то просто исторгая вопли от избытка чувств.
На верхней ступеньке лестницы стоял молодой мужчина в дорогих одеждах, с длинными вьющимися волосами и толкал речь.
– Достоинство города Рима настолько уже оскудело,[59] – гремел оратор, надрывая связки, – что повинуется даже распоряжениям блудниц! Что может быть более гнусным и отвратительным, чем допускать гибель города Рима из-за нечестивого брака одной женщины и позволять бывшим рабам римлян, то есть бургундам, повелевать римлянами? Если меня, своего пасынка, он ударил по лицу, будучи ещё только новым и чужим для вас человеком, как, вы думаете, станет он обращаться с вами, когда укрепится здесь? Разве не знаете вы ненасытности и высокомерия бургундов?
– Знаем! – закричали из толпы.
– Мы с тобой, Альберих!
Альберих бледно улыбнулся и продолжил с ещё большим напором:
– Обратите внимание на само значение их имени! Ведь вот почему назвали их бургундами: когда римляне, покорив мир, привели множество пленных из их рода, они велели им возвести себе дома за пределами города, но чуть позже изгнали их за высокомерие. А так как те называют «бургом» кучку не окруженных стеной домов, то римляне и прозвали их бургундами, то есть изгнанными из бургов. Впрочем, они зовутся ещё и вторым, туземным именем – галлами-аллоброгами. Я же, согласно присущему мне благоразумию, называю этих бургундов горланами, как потому, что они из-за высокомерия кричат во всё горло, так и потому – что более правильно, – что они без меры предаются обжорству!
Олег, обходя толпу, наткнулся на пару лошадей, привязанных к дереву. Мигом развязав скользящий узел, он вскочил в седло и послал коня рысью.
– Эй, стой! – заорали сзади, но Сухов почему-то не послушался, а лишь прибавил скакуну прыти.
А толпа римлян всё росла, накал страстей набирал жару, крики «Бей бургундов! Бей Уго!» сливались в восторженный рёв – мирные жители радовались редкой возможности пограбить да побесчинствовать.
С холма Целия, застроенного некогда роскошными особняками, Олег спустился на Пренестинскую дорогу и проскакал к амфитеатру Флавиев, который римляне прозвали Колоссумом, или Колоссеем.
Объехав желто-коричневую громаду, местами белевшую не снятой еще облицовкой, Сухов направил коня под арку Тита – сооружение величиной с пятиэтажный дом. Громоздкая кубатура арки была выложена белоснежным пентелийским мрамором, а на самом верху «божественный Тит, сын божественного Веспасиана» стоял в позе Аполлона на бронзовой колеснице и правил четверкой лошадей. Безвкусная пышность арки казалась и вовсе нелепой рядом с хижинами римлян, как попало слепленных из подручного материала, скученных и убогих.
Олег не погонял коня, боясь привлечь внимание, и смотрел во все глаза на город и горожан. По всему было видно, что Альберих найдёт у народа и сочувствие, и поддержку, – римляне собирались группками, оживлённо тараторя, разбегались и сходились снова. Многие являлись с оружием, не пряча дедовских мечей и луков, – голытьба с энтузиазмом откликнулась на призыв «Бей бургундов!». В принципе, босякам было всё равно, кого бить, лишь бы пограбить всласть, понасильничать как следует, не боясь наказания.
– Сиволапые! – скривился Олег.
Сразу за аркой Тита начинался Форум – толстый слой покрывал каменные плиты, а поверх хорошо принялся бурьян. Безносые, а то и безголовые статуи по пояс высовывались из глинистых отложений, вразброс росли священные деревья, еще помнившие прежние времена.
– Стой! – бросилась к Олегу шайка «р-революционно» настроенных римлян.
Бежавший впереди худосочный типчик с редкими волосёнками грозил копьём. Неумело ткнув им в магистра, он промазал, зато магистр не оплошал – вырвав копьё из рук худосочного, он треснул того древком в лоб. Римлянин упал, раскидывая конечности. Перехватившись, Сухов без замаха пригвоздил худосочного его же копьём. Шайка дунула прочь, огрызаясь через плечо…
Поплутав среди древних храмов и церквей-новоделов, Сухов выбрался на Марсово поле и поскакал к Тибру.
Скачками приближался замок Сан-Анжело, а справа, по улице Ретта, уже мчались передовые отряды восставших. Их кони и повозки летели будто наперерез Олегу. Бунтовщики в разномастных одеждах, часто в рванье, правили стоя и залихватски гикали, понукая лошадей, мулов и даже ослов, орущих громче своих непутёвых хозяев.
Сухов первым одолел мост через Тибр и на ходу соскочил с коня. Растерянные гвардейцы толпились у толстых решетчатых врат, запиравших вход в замок, и не знали, что же им предпринять.
– Где командир? – гаркнул Олег.
– Спит! – выпучил глаза бравый солидарий. – Перебрали они вчера!
