«Сильмариллионе»:
«Едва первые тени легли на Темнолесье, явились истари — так люди нарекли магов. Никто не знал, откуда взялись они, кроме разве что Корабела Кирдана. однако ж поведал он о том лишь Элронду да Галадриэли. А явились они из–за моря и были, как говаривали эльфы, посланниками Западных Властителей, призванными восстать против Саурона, коли тот вернется, и возродить былую доблесть в эльфах, людях и других доброхотных народах. Походили они на людей, хоть и не молодых, зато крепких телом и духом. Бремя лет будто и впрямь почти не коснулось их. Старость явно не спешила к ним…»
К тому же, добавляет Толкиен, был среди магов один, звавшийся Радагастом, — он дружил со зверьем и птицами (опять же — характерное деление на волосатых и пернатых); Саруман с Куруниром частенько наведывались к людям (дабы уберечь их от дурного влияния), а Митрандир, он же Гэндальф, хаживал к Элронду и эльфам.
Итак, первый посвященный для неискушенного читателя Толкиена — это, конечно, Гэндальф, зачинатель всех достославных дел своего времени, — по крайней мере, таковым считал его Фарамир. Это он, Гэндальф, внезапно покидает эльфов и пускается на поиски Бильбо, и он же предопределяет нелегкую участь Фродо. Вот каким предстает он в начале «Властелина Колец» перед хоббитами, почитавшими его великим затейником фейерверков и непревзойденным фокусником:
«…волосы Гэндальфа еще побелели, борода и брови отросли, лицо новыми морщинами изрезали заботы, но глаза блестели по–прежнему, и кольца дыма он пускал с обычным смаком и сноровкой».
У Гэндальфа, понятное дело, всегда при себе Магический Жезл — символ посвященного, как у гадалки — колода карт Таро. И тут уместно напомнить, что по–латыни «глупый» означает буквально «тот, кто потерял жезл», а вместе с ним — и силу разума. Гэндальф теряет свой жезл во время схватки с Барлогом — в одном из самых захватывающих эпизодов книги, к которому мы еще вернемся. Однако он теряет его не в ущерб разуму, а словно затем, чтобы подняться на новый уровень Высшего знания. С другой стороны, сломав жезл Саурона, он лишает мудрости бывшего своего учителя, предводителя Белого Магического Ордена.
Для хоббитов же Гэндальф — что строгий отец–воспитатель. Он корит Фродо за безрассудные, неосторожные выходки, а Бильбо — за неуемную жадность, потому что тот по собственной воле чуть не стал рабом Кольца Всевластья. Гэндальф несет в себе высшую ответственность, ибо знает силу и возможности всех и каждого, в том числе Саурона. Мы так никогда и не узнаем, ни сколько ему лет, ни то, как он жил и чем занимался в давнем–давнем прошлом. Был ли он когда–нибудь молод, подобно Арагорну, и как объявился в Средиземье в чародейском обличье — действительно ли нежданно–негаданно? А вот как он заводит с Фродо разговор про Кольцо:
«Могущество у него такое, что сломит любого смертного Сломит и овладеет им…»
Будучи первым, кто познал и разгадал зловещую тайну Кольца, он же первым решил и уничтожить его, отделавшись от него навеки. В разговоре про Кольцо упоминает Гэндальф и о том, что из–за него сумрак забвения овладел даже самим Саруманом:
«Он великий мудрец — первый среди магов, глава Совета. Много сокровенного открыто ему, но он возгордился своим знанием и вознесся над всеми».
Саруман попытается обратить в свою новую веру и Гэндальфа — но тщетно: Гэндальф Серый предпочтет стать его узником, только не сторонником.
Впрочем, Гэндальф и маг–то не совсем обычный: только он один среди своих собратьев–чародеев водит дружбу с хоббитами, а заодно присматривается к ним. Да он и сам этого не скрывает:
«Изучал их пока один я — и сколько изучал, столько изумлялся».
О его независимом нраве говорится еще в «Сильмариллионе»:
«Не желал он связывать себя верноподданническими узами ни с кем, кроме тех, кто направлял его (а кто именно — узнать нам доподлинно не суждено), да и крова не было у него нигде, как и не было нужды исполнять чью–либо волю»,
С самого начала Гэндальф, неутомимый распорядитель и советчик, неизменно рисковавший навлечь на себя неприязнь убеленных сединами властителей, понял, что Кольцо необходимо истребить:
«Есть только один способ: добраться до Ородруина, Роковой горы, и бросить Кольцо в ее пылающие недра».
Гэндальф нередко предстает в книге в роли вестника — потому–то он и разъезжает верхом на Светозаре, самом быстроногом скакуне: чтобы поспеть везде и всюду, с добрыми ли вестями или дурными. Чаще он появляется как «буревестник» — и там, где в нем есть насущная надобность.
Нелегко приходится Гэндальфу в горах Карадраса, когда Братство Кольца попадает в жестокую метель. Еще раньше он вызывает белопенных всадников, и те, вздыбившись могучими валами, затопляют брод и сметают напрочь Черных Всадников. Но самое серьезное испытание выпадает ему в схватке с Барлогом. Гэндальфу, по его собственному признанию, придется пройти по узкой стезе, что само по себе символично, хотя он уже порядком утомился, потратив силы на то, чтобы сдержать натиск орков с гоблинами. Вот как Толкиен вкратце описывает эту страшную стычку:
«А Гэндальф поднял Магический Жезл и, когда он засверкал, как маленькое солнце, резко, наискось, опустил его вниз, словно бы перечеркивая мост перед Барлогом. Вспыхнул сноп серебристого пламени. Магический Жезл сломался пополам, а мост под Барлогом обрушился в пропасть».
Поединок выигран — Барлог низвержен в бездну. Но, падая, грозное чудище увлекает за собой Гэндальфа, и тот только успевает крикнуть напоследок своим спутникам, чтобы они бежали прочь, пока не поздно. Те думали, что он погиб, до тех пор пока троица доблестных воителей — Леголас (лучник), Гимли (секироносец) и Арагорн (меченосец) не встретились с ним некоторое время спустя. Тогда–то читатель и узнает со слов самого Гэндальфа, какие тяготы и лишения пришлось ему пережить.
Сперва, однако, Гэндальф предупреждает трех своих друзей, которые поначалу его не узнали, что их оружие против него бессильно. Для них он вообще недосягаем, ибо во время низвержения в бездну Мории сила его возросла. И тут он разрешает все их сомнения, объявляя себя не кем иным, как Саруманом, или, по крайней мере, тем Саруманом, каким тому надлежало быть, не сойди он с пути истинного познания. Что верно, то верно: Гэндальф уже не тот, что прежде. И все же это он — Гэндальф.
Он рухнул вместе с Барлогом с моста на самое дно Морийской бездны, где до него еще никто не бывал. Там он схлестнулся с подземным чудищем и гнался за ним в мрачных глубинах, где «каменные корневища гор источены безымянными тварями». Так он очутился на Бесконечной Лестнице. На вершине этого «зиккурата»(60) Гэндальф наконец повергает Барлога и сбрасывает его к подножию горы. Однако на том мытарства его не заканчиваются:
«Но тьма объяла меня, и я блуждал в безначальном безвременье, путями, тайна которых пребудет нерушима».
Гэндальф попадает в то самое место, где, как гласит либретто Вагнера к его же опере «Парцифаль», сливаются пространство и время. Но Толкиен, в свойственной ему манере, касается свершающегося таинства будто вскользь, блестяще и тонко обрисовывая захватывающее мгновение перерождения и предоставляя читателю самому домыслить, что же сталось с Гэндальфом и что открылось его взору.
«Нагим меня возвратили в мир — ненадолго, до истечения сроков».
Он лишился старого платья — а это означает забвение, гибель его, прежнего. Гэндальф становится сродни дживе(61): он шагнул за грань жизни и смерти, вышел за врата восприятия.
«Я лежал один… Надо мною вершился звездный круговорот, и дни казались мне веками. Я внимал смутному, слитному ропоту земного бытия…»
На выручку Гэндальфу подоспел орел Гваигир, Повелитель Ветров, — он вдруг почувствовал, что маг стал легок, как гусиное перышко, и увидел, как сквозь него просвечивает солнце. Гэндальф в определенном смысле дематериализовался. А некоторое время спустя облачился во все белое и стал вестником Владычицы эльфов Галадриэли, пославшей ему на помощь Гваигира–Ветробоя: Арагорну он возвестил, что ему тоже суждено пройти через царство мертвых, а Леголасу предрек, что он покинет Средиземье и переберется к морю. Гимли же, едва не обрушивший на него свою секиру, получил завет хранить доблесть; тогда–то гном и обещал: «С Гэндальфом я, конечно, дал маху, но уж в следующий раз рубанем кого надо на славу!»
Есть у Гэндальфа еще одна нелегкая задача — вызвать из тревожного полузабытья конунга Теодена. Войдя к нему в чертог с ясеневым посохом (ясень — священное дерево у скандинавских народов; вспомним
