Иэн раздраженно покачал головой.
— Боюсь, Сэм, мне придется тебя разочаровать. Сегодня у нас не предвидится ничего, что наводило бы на игривые мысли: только обед, а затем увеселительная прогулка на Столовую гору по подвесной канатной дороге.
— Роскошный план. — Судя по всему, Ноулз уловил в его голосе обиду, поэтому поспешил перевести разговор на другую тему. — Ты по-прежнему считаешь, что стоит оставить кусок, когда я прошелся камерой по лицам членов кабинета во время заявления Хейманса?
— Да. — Иэн кивнул в сторону стола, за которым сидели участники пресс-конференции: там все еще продолжали суетиться техники, отключая микрофоны, сматывая запутавшиеся шнуры и то и дело натыкаясь друг на друга. — Я хочу оставить этот кадр, потому что один из министров отсутствовал. Очень важный министр. Человек, который не хочет, чтобы думали, будто в вопросе об этих переговорах правительство выступает единым фронтом.
Ноулз широко улыбнулся.
— Дай подумать. Ты имеешь в виду большого друга международной прессы и главного гуманиста — министра правопорядка? Я угадал?
— Сегодня ты получаешь «отлично», Сэм. — Иэн улыбнулся в ответ. — А ты сможешь откопать какие-нибудь выразительные архивные кадры, изображающие Форстера? Что-нибудь зловещее? Где он, например, мрачно восседает на заднем сиденье своего длинного черного лимузина? Или стоит в окружении вооруженных молодчиков из сил безопасности. Что-нибудь в этом роде. — Он подождал, пока Ноулз сделает необходимые записи, и продолжал: — Мы сможем вставить эти кадры в репортаж…
Но Ноулз закончил за него:
— Чтобы у зрителей создалось неприятное, но правильное впечатление, что эти переговоры отнюдь не гарантируют обещанного мира.
— Точно. — Иэн похлопал оператора по плечу. — Продолжай в том же духе и скоро займешь мое место.
Ноулз скорчил гримасу.
— Нет уж, спасибо. Ты — «гений эфира», а я предпочитаю оставаться за кадром. Предоставляю тебе общение с начальством, и пусть у тебя об этом голова болит. Единственное, о чем я мечтаю, — это снять какой-нибудь интересный фильм, только чтобы мне никто не мешал.
Все столики этого небольшого уютного ресторана были заняты, и на каждом колеблющимся, мерцающим светом горела свеча. Голоса в полутемном зале звучали то громче, то, казалось, совсем стихали, — резкие, энергичные звуки африкаанса смешивались с полудюжиной английских голосов. Среди столиков сновали темнокожие официанты в белой униформе, разнося подносы с дымящимися блюдами: дарами моря или жареной говядиной. От каждого блюда исходит такой аромат, что просто слюнки текли, и было понятно, почему «Кеппель-хаус» никогда не испытывает недостатка в посетителях.
Но Иэн Шерфилд едва притронулся к пище, едва пригубил вино. Он не замечал людей, наполнявших ресторан. Его взгляд был прикован к спутнице, сидевшей напротив него: ему казалось, что он никогда не встречал более прекрасной женщины.
Эмили ван дер Хейден подняла глаза от бокала и улыбнулась — улыбка осветила все ее лицо, зародившись в уголках большого, благородной формы рта и дойдя до ярких голубых глаз. Она поставила бокал на стол и осторожно откинула со лба прядь золотистых, выгоревших на солнце волос.
— Иэн, опять ты так смотришь на меня. Неужели я до такой степени не умею держать себя за столом? — Ее глаза шаловливо блеснули, придав словам шутливый оттенок.
Он рассмеялся.
— Ты же знаешь, ты само совершенство. Тебе надо переехать в Великобританию: там бы ты без труда нашла работу в какой-нибудь частной школе для девочек из благородных семейств.
— Какой ужас! — Эмили сморщила нос в притворном отвращении. Он был чуть-чуть длинноват, придавая ее лицу слабый оттенок несовершенства, необходимый для того, чтобы сделать ее красоту человечной. — Да разве я могу пожертвовать своей блестящей карьерой, чтобы учить избалованных английских девчонок, для чего предназначена та или другая вилка!
Иэн уловил в ее голосе легкую грусть и мысленно выругал себя. И как он не сообразил, что ему не стоило касаться проблем работы! Подобные разговоры и даже мысли отнюдь не доставляли ей удовольствия.
Эмили не была похожа на других бурских женщин. Родившись в Трансваале, в патриархальной семье, она должны была готовить себя к тому, чтобы со временем стать верной и покорной мужу женой, но этого не случилось. С раннего детства Эмили знала, что скорее предпочтет писать, чем готовить, и заниматься политикой, нежели рукоделием. Ее отец, рано овдовевший полицейский чин, так и не сумел привить девочке чисто женские интересы.
И вот, вместо того чтобы выйти замуж, как хотел отец, она продолжила учебу и получила в конце концов журналистский диплом. Четыре года, проведенные в вольнолюбивой среде кампуса Витватерсрандского университета, еще больше отдалили ее от отца с его твердолобыми африканерскими взглядами. Теперь к их спорам добавилась еще и политика.
Обзаведясь дипломом, она отправилась искать работу. Но, оказавшись за пределами замкнутого научного мирка, поняла, что большинство южноафриканских работодателей по-прежнему считают, что место женщины либо на кухне, либо в машинописном бюро.
Отчаявшись найти газету, куда бы ее согласились взять репортером, и не желая признаваться в своем поражении отцу, она была вынуждена поступить на службу в одну из кейптаунских англоговорящих юридических фирм — секретарем. Эта работа давала ей возможность оплачивать квартиру и совершенствовать свой английский, но она ненавидела каждую минуту, проведенную в конторе.
Увидев, что Иэн расстроился, Эмили ласково погладила его по руке.
— Не обращай внимания на мои настроения, Иэн. Ведь я тебя предупреждала. Это моя беда. — Она снова улыбнулась. — Вот видишь, все прошло, и я опять весела. Как всегда, когда ты рядом со мной.
На этот раз Иэн с трудом сдержал улыбку: Эмили удавалось с самым серьезным видом произносить такие банальности, которые заставили бы расхохотаться любую женщину из всех, кого он знал.
— Когда я услышала о пресс-конференции президента, я была уверена, что ты не придешь. Как это ты решился пренебречь таким потрясающим материалом? — Глаза Эмили восхищенно горели. Она воспринимала его работу со странной смесью идеализма и тайной зависти.
— Очень просто. Мне и в голову не могло прийти отменить обед с такой потрясающей, удивительной женщиной!
Она легонько шлепнула его по руке.
— Ерунда! Ты такой лгунишка! Правда, Иэн, разве ты не считаешь, что это сенсация? Хейманс со своей командой наконец-то сообразил, что к чему. Значит, даже
Иэн пожал плечами.
— Возможно. Я буду готов поверить во второе пришествие, когда увижу, как Форстер и его друзья- фанатики из АДС проливают слезы на могиле Стива Бико. А до тех пор это всего лишь пропагандистская шумиха.
Эмили грустно кивнула.
— Боюсь, ты прав. Слова должны быть подкреплены делами. — Она встряхнула головой, выказывая нетерпение. — Ладно, а чем займемся мы? Неужели будем сидеть здесь и обсуждать политиков, когда на улице такой чудесный день? Мне кажется, это глупо!
Иэн улыбнулся и подозвал официанта, чтобы тот принес счет.
Крохотная двухкомнатная квартирка Эмили занимала пол-этажа на самом верху оштукатуренного кирпичного дома прямо за углом. За тот год, пока она жила здесь, ей удалось придать квартире свой неповторимый облик. Яркие полевые цветы в расставленных по всей квартире пазах дополняли красочные фотографии в рамках, изображавшие холмы и луга ее родного северного Трансвааля. В углу на ручной работы столике тикового дерева, принадлежавшем еще ее прапрадедушке и изготовленном больше ста лет
