и старому доктору. Больше никому, честное слово…. И то – только в самых общих чертах. Я ведь, если вы, Иван Иванович, не забыли, основные детали предстоящей операции узнал только вчерашним вечером. Это я имею в виду завещание мистера Грина – внебрачного сына Льва Троцкого, Чашу Святого Грааля, литературные редкости и всё такое прочее…
– Это правда! – как-то сразу успокоился Ануфриев и заговорил уже сугубо собственным голосом. – Надеюсь, что прошлой ночью ты, э-э-э, не разомлел окончательно от ласк супружеских? В том смысле, что не выложил прекрасной Марии Владимировне всё – как есть на самом деле? Без секретов и обиняков?
– Обижаете, Иван Иванович!
– Ну, ну. Верю, верю…. Протоколы-то будешь читать?
– Я бы предпочёл пообщаться с соседом лично, один на один, – хищно и холодно прищурился Ник. – Думаю, что так будет больше прока. Обещаю арестованного сильно не калечить. Ни физически, ни морально. Готов дать соответствующую подписку.
– Подписки-то, как раз, и не требуется, – опять помрачнел банкир, брезгливо выплёвывая окурок сигары в широкую никелированную пепельницу. – Мать их всех, козлов душных и драных! Профессионалы хреновы! Увольнять всех надо – без денежного выходного пособия, с волчьими билетами в прокуренных зубах…
– Неужто перестарались при жёстких допросах и забили неразговорчивого клиента до смерти?
– Если бы! Сбежал достославный господин Быстров из следственного изолятора. Сбежал! Его, гада нервного, уже на рассвете Митькой звали…. Зазевавшемуся охраннику наш милейший Олег Абрамович проломил башку, когда его переводили из одной камеры в другую, перемахнул – не пойми и как – через трёхметровый забор, оснащённый колючей проволокой под током, и растворился в предрассветном сумраке.…По крайней мере, так доложил по инстанции подполковник Старко Сергей Андреевич. Ничего, я ужо постараюсь, чтобы означенный Старко превратился – в ближайшее время – в запойного майора- неудачника, возглавляющего самое затрапезное районное УВД где-нибудь в Тамбовской области.
– Странно всё это, – задумчиво пробормотал Ник. – Хрень какая-то. Мутная и расплывчатая…
– Странно? Мутная хрень? – от полноты нахлынувших на него чувств банкир вскочил на ноги и бестолково замахал руками-ятаганами, безжалостно царапая и обдирая дорогущие пробковые обои со стен кабинета. – Это ты ещё всего не знаешь! Дополнительно выяснилось, что Олег Быстров – твой соседушка, бывший работник городской Прокуратуры – в молодости два с половиной года провёл в психушке. Сумасшедшим он был. Точнее выражаясь, сумасшедшим вампиром…
– Вампиром – это как?
– А вот так! Вообразил-возомнил себя, понимаешь, жестоким и кровавым графом Дракулой, бросался на людей и кусался от души. Одну молоденькую девицу, предварительно изнасиловав, загрыз до смерти. А потом, после двух с половиной лет принудительного лечения, Олег Абрамович неожиданно выздоровел, вследствие чего и был отпущен из сумасшедшего дома на все четыре стороны…. Побледнел? Испугался за жизнь драгоценной супруги? А вот это, братец, напрасно!
– Напрасно? – удивлённо переспросил Ник.
– Так следует из показаний гражданина Быстрова. Он клятвенно утверждает, что последние восемь месяцев снова является действующим вампиром. Более того, чистосердечно сознался, что за этот период убил четырёх молодых девушек. Цель убийств – человеческая кровь. Более того, Олег Абрамович письменно подтвердил, что тёплую девичью крове он пил не один, а вместе со своей верной напарницей-любовницей Марией Нестеровой, которая тоже является природным вампиром…, – Ануфриев неловко замолчал, посматривая на собеседника с плохо скрытым любопытством.
– Ещё что? – внешне безразлично спросил Ник.
– Тебе мало? Демонстрируешь недюжинную крепость нервов? Мол, не нервы, а стальные толстенные канаты? Что же, весьма похвально…. Ещё стало известно, что Быстров знаком с профессором Сидоровым. То есть, с самого детства являлся его постоянным пациентом – на предмет излечения от нездоровых вампирских наклонностей.
– А сам Пал Палыч, что говорит по этому поводу?
– Ничего он не говорит. Потому как пребывает в комме. Причём, никто из лечащих врачей не может чётко спрогнозировать, когда он покинет эту самую комму. В том смысле, когда злая и неуступчивая комма выпустит бедного профессора из своих крепких и цепких объятий…. Так как – по поводу коньячка? Если созрел, так давай, вздрогнем. Напиток в баре, рюмки на полке, нарезанный на дольки лимон в холодильнике…. Подожди чуть-чуть, я постелю на стол пару салфеток…
Аккуратно поставив пустую рюмку на салфетку, Ануфриев слегка поморщился, с видимым удовольствием понюхал дольку лимона, но кусать её не стал, положил обратно на блюдечко и очень внимательно посмотрел на Ника:
– Ну, рассказывай, рейнджер, куда подевал жёнушку?
– В Новгород отправил.
– Далековато, но ничего. Адрес давай!
– Арестовывать будете?
– Ещё чего не хватало! – рьяно возмутился банкир. – После утреннего побега Быстрова я уже не доверяю ментам. И раньше-то я им не особенно верил, а уж теперь и подавно…. Просто пошлю в Новгород парочку доверенных и смышленых людей. Пусть присматривают, наблюдают, слушают, снимают на видеокамеру, охраняют. Ты это, Николай…. Не расстраивайся раньше времени. Это я про показания Олега Абрамовича, мол, Мария – его многолетняя любовница-вампирша…. Это всё еще подлежит тщательной и кропотливой проверке. Причём, на абсолютно холодную и трезвую голову. Чего только не привидится сумасшедшему психу и маньяку? Хотя, ты, наверное, и сам всё понимаешь – в тысячу раз лучше меня…. Ладно, давай заниматься текущими делами. Иди в хранилище, начинай осмотр – по ранее утверждённой схеме. Вот тебе специальный мобильник. Он не прослушивается, его звонок контрольный. Подходишь к двери в хранилище, становишься перед камерой, открываешь адресную базу, звонишь по третьему номеру сверху. Кротов принимает твой звонок, смотрит на монитор и только после этого открывает дверь…. Всё ясно? Старый телефон? Не выбрасывай пока. Вдруг, Мария Владимировна захочет пообщаться с тобой, или Пал Палыч, всё же, придёт в себя…. Стой, стой! А подписки о неразглашении? Где-то здесь лежала прозрачная пластиковая папка. Тоненькая такая, с эмблемой лондонского «Арсенала[15]»…. Ага, нашёл! Присаживайся, уважаемый Николай Сергеевич, присаживайся! Внимательно читай, изучай, подписывай…. Да ты не торопись так! Работа, как известно, не волк, и в лес не убежит. Скорее всего…
Давно известно, что именно работа (которая «не волк»!) и является лучшим лекарством от тяжких дум и неприятных размышлений. Не то, чтобы стопроцентной панацеей, но, тем не менее…. Правда, работать-то было совсем и непросто – половинчатые галлюцинации мешали, заразы настырные и совершенно несимпатичные.
Вот Иришка, молоденькая секретарша Ануфриева – в светло-сиреневой мини-юбке, из-под которой торчали голые, ужасно кривые и волосатые ноги монгола-кавалериста – понесла куда-то широкий серебряный поднос, заставленный тарелочками с кусками ярко-красного, ещё дымящегося парного мяса. Следом за Иришкой торопливо прошагали два смутно узнаваемых – по фигурам – банковских клерка с рогатыми козлиными головами на плечах. Из правых дверей неожиданно выскочил самый натуральный кентавр, краснощёкая и жизнерадостная физиономия которого была – как две капли воды друг на друга – похожа на физиономию Петра Алексеевича, начальника кредитного отдела. Ну, и так далее…
А ещё все эти встречные и поперечные персоны (иначе, увы, и не скажешь!) вежливо – голосами чёрт знает кого – здоровались, интересовались самочувствием, прогнозом погоды на послезавтра и свежими новостями мирового футбола. С ними надо было разговаривать, мило и радостно улыбаться, приветливо кивать головой, крепко пожимать то, что они ему протягивали: руки, испачканные в крови, пыльные копыта, мокрые ласты, скользкие и длинные щупальца, покрытые противными и неприятными на ощупь пупырышками…
«Радуют всего две вещи!», – сообщил оптимистически настроенный внутренний голос. – «Не то, чтобы очень радуют, но и не огорчают, что – по нынешним смутным временам – уже немало. Во-первых, не было ни одного стопроцентного глюка…. Во-вторых, все разговоры, не смотря на чужие и непривычные голоса, велись сугубо по делу. Не было ни откровенной чуши, ни двусмысленных шуточек. Вокруг царит насквозь рабочая и деловая обстановка, обычная для рядового четверга…».
