На знакомой круглой поляне располагалось полтора десятка толстых липовых колодин высотой со среднестатистического человека. Вход в пещеру был старательно замурован, а посередине этой тёмно-серой неровной кладки наблюдалась грубая и неказистая дверь, рядом с которой в земле была выкопана большая яма, наполненная розово-малиновыми углями.
«Эге, «угольная» яма, понятное дело, перекочевала сюда – сугубо естественным путём, без всяких «пробоев» – из приснопамятного Каменного века», – мысленно отметил Гарик. – «Зажигалок со спичками, ведь, нет по-прежнему. Как, наверное, и дельных кресал…. Что ещё? Холм, нависающий над поляной, почти не изменился и по-прежнему покрыт зарослями дикого орешника».
Чуть дальше располагались высокий шалаш, сработанный из гигантских, чуть голубоватых еловых лап, и некое подобие большого сарая под тёмной камышовой крышей. С другой стороны от пещёрной двери в землю был вкопан – массивными круглыми ножками – прямоугольный стол, грубо сколоченный из массивных дубовых плах. По периметру стола были расставлены толстые берёзовые чурки.
– Понятное дело, пасечник использует нашу пещеру в качестве естественного природного холодильника, – резюмировал Глеб. – Держит там необходимые запасы продовольствия и бочки с мёдом. Дверь же навесил на вход, оберегаясь от всякого шустрого зверья.
– Например, от наглых косолапых аркуд[33], – поддержала Аля. – Они, как известно, большие охотники до пчелиного мёда.
– От кого? А, кажется, понял…
– Кончаем болтать, соратники. Вы же – по легенде – являетесь немыми.
Вьюга, обернувшись, сообщил:
– Аз[34] веду клюсю[35] в одрину[36]. После трапезничаем.
Вернувшись через несколько минут, он, немного повозившись с запором, приоткрыл пещерную дверь и обратился к Глебу и Гарику.
– Ходу, отроки, в нырищу! Брашно там…
Пасечник вытащил из-за широкого коричневого пояса длинный факел (искусно переплетённые между собой тонкие сосновые корни, закреплённые на наспех оструганной палке), и сунул его конец в «угольную» яму. Не прошло и четверти минуты, как факел послушно загорелся ярким и почти бездымным пламенем. Вьюга, призывно махнув рукой, проследовал в подземное помещение.
В пещере был оборудован самый настоящий склад. На полу выстроились в ряд пузатые бочонки разных размеров, на высоких стеллажах размещались холщовые мешки и мешочки, плетёные корзинки, берестяные туеса, глиняные горшки, чугунки и разномастные медные сосуды-кастрюли.
– Ово[37] емати[38], – тыкал корявым пальцем пасечник. – Ово, ово…
Вскоре они вынесли на свежий воздух несколько корзинок, горшков, мисок и иных посудин. Рачительно затушив факел о землю, Вьюга плотно прикрыл пещерную дверь, чуть слышно звякнул тяжёлой щеколдой и скомандовал, указывая на стол:
– Ходу, отроки алкающие, ходу!
Когда всё принесённое было водружено на стол, гостеприимный хозяин стал давать краткие пояснения:
– Ово – благое сочиво[39]. Тут – единец [40]и ряп[41]…. Пити? В ендове[42] – сыта[43]. В братыне[44] – ольга[45], – неожиданно встал с чурбака и торопливым шагом направился к сараю, пообещав: – Аз борзо[46]…
– Что ещё за Ольга такая? – подозрительно нахмурился Глеб, когда пасечник отошёл подальше от стола. – Так зовут славянскую девицу, которая готовила данное пойло?
– «Ольгой» – славяне называют хмельной напиток живого брожения, слегка напоминающий пиво, – пояснила Катерина. – Очень коварная штука, если верить толстым монографиям. Мол, в голову коварно ударяет, мысли существенно путает…. Теперь вам, господа обоялники, надеюсь, понятно, почему все Ольги – в двадцать первом веке – такие легкомысленные и ветреные вертихвостки? Никогда не связывайтесь с ними, обходите – от греха подальше – стороной. Прав был незабвенный капитан Врунгель, мол: – «Как вы шхуну назовёте, так она и поплывёт…».
«Пожалуй, я – на всякий пожарный случай – воздержусь от употребления этого алкогольного славянского напитка. Спутанные и запутанные мысли нам сейчас совершенно ни к чему», – решил про себя Гарик. – «Тем более что Вьюга, находясь в пещере, пивную братыну добрую минуту закрывал – от нас с Глебом – своей широченной спиной…».
Глава восьмая
Слуги Сварога и первая кровь
Катя и Алевтина, с минуту пошептавшись между собой, направились к ближайшим кустикам.
– Видимо, отошли по естественным надобностям, – хмыкнул Глеб и, робко отмахиваясь от кружащих над ним пчел, принялся ворчать: – Неуютно здесь как-то. Летают, гады, и летают. Одна, вторая, третья…. Как бы кусаться не начали, так их растак…
Вернулись девчонки.
– Там, за кустарником, проходит широкая дорога! – объявила Аля. – Причём, наезженная, с ярко- выраженными колеями. Видимо, местные славяне уже хорошо знают, что такое «колесо»…
Через минуту-другую подошёл пасечник, несший на левом плече войлочную кошму, свёрнутую в толстый рулон, а в правой руке – большую плетёную корзину. Он расстелил кошму – в десяти метрах от «столовой» – на невысокой траве и, пристроив корзину на берёзовом чурбаке, извлёк из неё и расставил на плахах стола деревянные миски-тарелки и глиняные кружки, а рядом с тарелками разместил светло-жёлтые, очень симпатичные и эстетичные деревянные ложки. Покончив с сервировкой стола и с пониманием понаблюдав за тем, как Глеб неуклюже отмахивается от надоедливых пчёл, Вьюга достал из кармана вотолы крохотный керамический свисток и несколько раз дунул в него. Раздалось едва слышное потрескивание-шипение, и через секунду-другую рассерженные насекомые, раздосадовано жужжа, разлетелись в разные стороны.
Еда была разложена по тарелкам и мискам, глиняные кружки наполнены до краёв.
«Себе пасечник налил из ендовы сыты, а всем остальным – ольги из братыны», – отметил про себя Гарик. – «Это – явно – неспроста. Очень подозрительный и мутный тип. Про таких мужиков говорят, мол: – «Палец в рот не клади, непременно откусит…». А улыбка у него – слащавая и лицемерная сверх всякой меры. Таких сладких деятелей надо ещё в раннем детстве убивать, не ведая пощады. Из пацанской рогатки, понятное дело…».
Неожиданно с севера-востока прилетел долгий и угрожающе-басовитый раскат грома, где-то у самой линии горизонта полыхнули – на краткий миг – жёлто-золотистые всполохи кривых молний. Пользуясь тем обстоятельством, что все остальные едоки непроизвольно повернули головы в ту сторону, Гарик ловко выплеснул примерно пять шестых содержимого своей кружки под стол.
«А почему не всё вылил, деятель недалёкий и легкомысленный? Что, интересно, задумал на этот раз?», – возмутился вредный внутренний голос. – «Ах, любопытно стало? Очень, уж, хочется попробовать славянского пивка? Мол, пиво – твой любимый напиток? Типа – Божественный нектар? Тьфу, на тебя, братец! Детство голоштанное и бездумное играет в одном месте, не иначе. Удивляюсь я, право слово, такому половинчатому и несерьёзному подходу…».
Недоверчиво покачав головой, Вьюга предположил:
– Аз мнити[47], тутнева[48] вода ходить стороной, – помявшись пару секунд, предложил: – Ну, други и сообедники[49], за добрую брячину[50]!
Браво выцедив содержимое кружки до дна, Аля, аккуратно обтерев губы тыльной стороной ладони, одобрительно известила:
– Красно и хмельно! Благая ольга! Аки[51] отепла[52]…
В начале трапезы девушки обменивались с Вьюгой короткими весёлыми шутками (то бишь, взаимными
