И он настолько уверен в своей правоте, что даже не находит нужным доказывать ее. И вот эта-то убежденность больше всего и поразила тогда Жанну.
Она быстро убедилась в том, насколько основательны возражения Дмитрия против работы Шумилова. Но не это заставило ее согласиться с ним. В конце концов, за этими возражениями тогда еще не стояло ничего конкретного, не видно было того пути, по которому в дальнейшем пошла их работа. Потом Жанна признавалась Дмитрию, что сначала она просто не верила, что им удастся что-то сделать.
— Почему же ты согласилась работать с нами? — удивился Дмитрий.
Жанна промолчала. Она все равно не сумела бы объяснить. Ведь Дмитрий так давно жил в другой системе отношений, что просто не понял бы ее сомнений. А Жанна только начинала жить по новым для нее законам, и многое пугало ее. И не сразу решилась она пойти против Шумилова. И все-таки пошла, заранее готовясь к неудаче, потому что дорога с Шумиловым ясно просматривалась чуть ли не до самого конца: еще год-два спокойной работы — и благополучное завершение темы. Не бог весть что, конечно, — Шумилов и сам не питал иллюзий на этот счет, — но все же нечто существенное. Не хуже, чем у других. А для нее лично — кандидатская степень. А потом другая подобная работа — еще на несколько лет. Не слишком значительная, не слишком рискованная. Какая-то доля риска, конечно, оставалась бы — в науке совсем без этого нельзя, но шансы на успех максимальные. Жанна достаточно хорошо знала Шумилова, чтобы понимать — других тем он не возьмет, разве что по ошибке. Но даже если такая ошибка и случится, Шумилов все равно, вольно или невольно, любую значительную и рискованную идею подгонит под свой рост, под свои возможности, как, в сущности, и случилось с идеей Дубровина. И вряд ли стоит его упрекать за это. Мир — и наука тоже, конечно, — бесконечно велик и разнообразен, и единственная возможность безболезненно жить в нем — это мерить его своей меркой, иначе неизбежна катастрофа.
До сих пор ее мерка — в работе, по крайней мере, — была частью мерки Шумилова. Но и их личные отношения в конечном итоге тоже определялись этими мерками. А Жанна не хотела больше ни этих отношений, ни куцых мерок Шумилова. И она согласилась работать с Дмитрием.
Последовавшие вскоре события и оказались тем, что изменило ее жизнь.
Кто-то позвонил, Жанна механически отметила: два звонка, — значит, к ней. Нехотя поднялась, провела щеткой по волосам, открыла дверь. Ольф.
— Не разбудил?
— Нет. Проходи.
Ольф остановился на пороге, неуверенно посмотрел на нее.
— Проходи, — повторила Жанна.
— Да нет, я на минутку. Слушай, может, пойдешь к Диме, посидишь у него?
— А что такое?
— Да понимаешь, какое дело… Сидели мы с ним, спокойно разговаривали — и вдруг он побелел весь, даже как будто отключился на секунду…
— Как отключился? — испугалась Жанна.
— Ну как, обыкновенно. Да не пугайся ты, ничего страшного…
— Что же мы стоим? Надо врача вызвать.
И она сдернула с вешалки плащ, но Ольф удержал ее:
— Не надо врача. Я дал ему снотворное, он уже засыпает. Но лучше, если ты немного посидишь с ним, пока он совсем не заснет, а то у него иногда кошмары бывают. А мне домой надо.
— Господи, ну конечно, посижу. А может, все-таки врача вызвать?
— Не надо, ему неприятно будет, я знаю. Да и действительно ничего страшного, такое на моей памяти раза два бывало. Это от переутомления.
— От переутомления? — не поняла Жанна. — Но он же целую неделю отдыхал.
— Это ничего не значит. Раньше тоже так бывало, и именно после окончания работы.
Дмитрий спал, неловко подвернув руку под голову. В полутьме — свет горел только в коридоре — его лицо выглядело осунувшимся и усталым. Жанна постояла над ним и села в кресло. Дмитрий лежал подтянув ноги, и его фигура под одеялом казалась совсем маленькой. Она вспомнила, как важно, осанисто выглядел Шумилов, и о том, что в первое время знакомства с ним он представлялся ей очень сильным и уверенным в себе. Трудно было представить, что есть вещи, которые могли бы по-настоящему испугать его. Скоро выяснилось, что таких вещей довольно много. То есть по-настоящему его пугало как будто только одно — ее уход от него. А понимал ли Шумилов, что и в науке он безнадежно труслив? Вероятно, нет. Он всячески избегал в работе любого, даже самого незначительного риска, но делалось это инстинктивно. Точно так же, как мы обходим лужу на улице, чтобы не замочить ноги. В самом деле, зачем мочить ноги, если лужу можно обойти? И мы, не задумываясь, делаем шаг в сторону. Жанна хорошо помнила, как объяснял Шумилов неудавшийся эксперимент по упругому рассеянию К-минус мезонов на протонах. Он даже не был слишком огорчен. Ни тени сомнения не появилось на его лице, когда он объявил, что дальнейшие эксперименты решил не проводить.
— Видимо, экспериментаторы намудрили в чем-то, — небрежно сказал он. — Можно повторить, конечно, но в этом уже нет необходимости. — Он похлопал рукой по новенькому, только что полученному журналу. — Здесь есть все, что нам нужно было знать.
Ему не возражали. Зачем? Шумилову лучше знать, что ему нужно.
А что было, когда Шумилов узнал, что и Жанна заодно с Дмитрием? Его действительно не интересовало, прав ли Дмитрий. Он просто не думал об этом. Ведь это было такой мелочью по сравнению с главным, что Жанна, его Жанна, против него. А ей уже казалось странным, что именно это может быть главным… Тогда она уже почти не думала о том, что их может постигнуть неудача, это представлялось не столь уж важным, Ей уже казалось, что даже неправота Дмитрия лучше правоты Шумилова. Она просто Верила в него, как могут верить только женщины — почти не рассуждая, не сомневаясь. Первым подметил это Ольф и однажды на какое-то ее высказывание ехидно сказал:
— Димыч, а ну, пощупай голову — тебе не жарко?
— С чего это ты? — не понял Дмитрий.
— Да мне показалось, что вокруг твоей будущей лысины что-то светится.
Дмитрий так ничего и не понял, а Жанна незаметно от него погрозила Ольфу кулаком. А когда они остались вдвоем, Ольф примирительно сказал:
— Не сердись, я же пошутил. Тем более что этот параноик ничего не понял.
— Лучше без таких шуточек, — недовольно сказала Жанна.
Слишком дорожила она вновь обретенной верой, чтобы рисковать потерять ее. А риск был немалый — Жанна видела, что отношение Дмитрия к ней далеко даже от простой влюбленности. Тот вечер, когда Дмитрий вдруг стал превозносить ее красоту, не ввел ее в заблуждение, разве что на минуту. Она хорошо понимала, чем это вызвано, и дальнейшее поведение Дмитрия подтвердило ее предположения. А главное — Жанна понимала, что и ее собственное желание получить это большее идет скорее от разума, чем от чувства. Ей было хорошо с Дмитрием, ежедневным общением с ним она дорожила, пожалуй, больше, чем всем остальным, но что из этого? Ведь не было того чувства, которое могло бы заставить ее добиваться желаемого любой ценой. Да и не было никакой уверенности, что она смогла бы добиться этого желаемого.
Первое время беспокоила ее Ася. Жанна очень боялась, что повторится то, что уже не раз случалось. А бывало это так: стоило ей более или менее подружиться с кем-то из мужчин, как их жены немедленно объявляли ей войну, хотя для этого не было никаких оснований. Никаких — это, конечно, с ее точки зрения. Для них же оснований было больше чем достаточно, и главное — ее красота.
Ася оказалась приятным исключением. Ни словом, ни взглядом она ни разу не показала, что присутствие Жанны в ее доме беспокоит ее. И это не было притворством — Жанна была уверена, что ее проницательность не обманывает ее. Но, не успев как следует нарадоваться своей удаче, она задумалась: а почему, собственно, Ася так спокойна? Полностью доверяет Дмитрию? Допустим. А как бы она сама чувствовала себя на ее месте? Была бы так же спокойна? О нет… Дмитрий — человек превосходнейший, но все-таки надолго она его не оставила бы. И дело тут не в недоверии. Просто такой вариант, как, скажем, разлука на целый год, автоматически предполагает, что можно, в конце концов, и вообще обойтись друг без друга. Это же ясно как день. А если еще учесть, что пять дней в неделю они бывают врозь… Если тебе кто-
