— Процентов на восемьдесят — набор стандартных программ, неоднократно использовавшихся в других задачах, — сказала Таня. — А в связках я проверила каждую запятую.
— Ну, а чего-нибудь такого, за что можно уцепиться, нет?
— Нет. Если уж подозревать, то надо все с начала до конца.
— А какие-нибудь основания для таких подозрений есть?
— Вообще-то есть. Мы пользуемся программами АЛГОЛа, а там ошибки случаются, особенно на границах рабочих областей. Но все же не настолько грубые, чтобы могло получиться такое могучее бревно, — улыбнулась Таня.
— Ясно, — сказал Дмитрий. — Можно считать, что первый заход закончился блистательной неудачей. И надо же нам было так хорошо работать, что даже уцепиться не за что. Ну что ж, подождем, пока будет готова наша картинная галерея. Первые шедевры уже есть, — он придвинул к себе два готовых графика, но они ровным счетом ничего не говорили ему.
Через десять минут все графики были готовы. Они разложили их на столе и долго всматривались, пытаясь уловить хоть какую-нибудь закономерность.
— Пикантное зрелище, — пробормотал Ольф.
Зрелище действительно было необычное. Кривые на всех графиках сначала стройно поднимались вверх, но на пятой итерации всюду были какие-то провалы, изломы, острые зубцы, торчащие в стороны, а выше опять все шло гладко. Словно какой-то чудовищный вихрь обрушился на этот лес кривых, и ни одна не смогла устоять.
— И все-таки из этого уже можно кое-что выбрать, — сказал Мелентьев.
Через полчаса они отобрали четыре наиболее подозрительные кривые, на которых были характерные изломы — функции Бесселя и Неймана и два интегральных уравнения. Ольф демонстративно засучил рукава:
— Ну-с, кого первого будем брать за жабры? Неймана?
— Лучше начать с уравнений, — возразил Мелентьев. — Все-таки функции Бесселя и Неймана — инструмент расхожий, а уравнения — наши кровные чада.
— Ты прав, — сказал Дмитрий.
Мелентьев вдруг усмехнулся и отложил листки.
— Ты что? — спросил Ольф.
— Мы забыли сущий пустячок. На чем это мы будем кого-то брать за жабры? На арифмометрах?
Ольф присвистнул.
— Мама родная, а ведь правда… Начальник, что делать будем?
— Я уже и сам подумал, — вздохнул Дмитрий. — Сколько всего машин?
— Девять, — сказала Таня. — Но таких, как наша, шесть, и одна из них на профилактике.
— Значит, остается четыре…
— А кто тебе их даст? — спросил Ольф.
— Посмотрим… Кто начальник смены?
— Юрка Токарев.
— Ты его знаешь?
— Да.
— Что он за человек?
— Человек-то он хороший, да что толку? Он не имеет права менять график работ. Центр и без того работает на пределе, за каждый час грызня идет.
— Все-таки попробуем. Таня, пригласи его сюда. И пусть захватит талмуд с графиком работ.
Токарев — долговязый большеносый парень лет тридцати — пришел сразу.
— Видите ли, какое дело, Юра, — начал Дмитрий. — Нам крайне необходима еще одна машина.
— Таня мне уже сказала. Сам я ничего не могу решить. Договаривайтесь с заказчиками.
— Об этом и речь. У кого наименее срочный счет?
Токарев улыбнулся.
— У всех срочный. Я уже не помню, когда были несрочные задачи. Я вам скажу, что сейчас решается, а вы уж сами думайте, к кому обратиться.
— Хорошо. Задач Дубровина нет?
— Нет… Так вот, раскладка такая — две машины работают на отдел директора…
— И долго они будут считать ему?
— Месяца три, — небрежно бросил Токарев. — Третья машина — до десяти вечера Черненко, шесть часов — Шумилов, потом — семьдесят часов Осинцев. Четвертая — до двух тридцати Королев, двенадцать часов — Ольховский, потом Заволоцкий, до конца недели. Пятая — ваша, шестая на профилактике. Все.
— А директорскую задачу прервать можно? — спросил Дмитрий.
— Прервать можно любую задачу почти в любой момент, — бодро ответил Токарев. — При одном- единственном условии — если на это согласен заказчик.
— А если мы получим чье-то время, то сдвинуть его, как нам будет удобнее, можно?
— Это можно.
— Ясно. — Дмитрий потер подбородок. — А сколько просить?
— Откуда мы знаем? — неуверенно пожал плечами Ольф. — Все будет зависеть от того, чем нам придется заниматься.
— А все-таки?
— Часов пять, не меньше… для начала.
— Ну что ж, пойдем на поклон, авось не откажут.
Дмитрий снял телефонную трубку и стал набирать номер.
Все были уверены, что он звонит Дубровину. Чего проще? Из всех заказчиков они знали только Шумилова и Ольховского. Шумилов отпадал, а с Ольховским опять же лучше всего договорился бы Дубровин. В крайнем случае он мог бы обратиться и к Александру Яковлевичу, и тот наверняка не отказал бы — что такое несколько часов по сравнению с тремя месяцами? А Дмитрий позвонил Шумилову.
— Николай Владимирович? Добрый вечер… Это Кайданов.
— Здравствуйте, — не сразу отозвался Шумилов. — Слушаю вас.
Дмитрий коротко изложил ему свою просьбу.
О чем думал Шумилов в эти несколько секунд молчания? Удивлялся? Негодовал? Или просто растерялся от неожиданности? Может быть, ему хотелось спросить, почему Дмитрий обратился именно к нему?
Шумилов ничего не стал спрашивать, отрывисто сказал:
— Хорошо. Передайте трубку начальнику смены.
— Благодарю, Николай Владимирович, — сказал Дмитрий и передал трубку Токареву.
Тот выслушал и сказал:
— Ясно.
— Значит, — сказал Дмитрий, избегая изумленных взглядов Ольфа и Жанны, — мы можем в любое время получить машину?
— Почти в любое. Но только шесть часов, ни минутой больше.
Токарев ушел, и Ольф сказал:
— А ты, однако, гусь… краснолапчатый. Что это за хитрый ход? Не мог попросить у Ольховского?
— Какая разница? — с деланной небрежностью сказал Дмитрий. — Главное — машину мы получим, давайте думать, как лучше использовать ее. Итак, мы остановились на уравнениях. Что мы имеем против них?
— Каким методом они решаются? — спросил Мелентьев у Тани.
— Симпсона.
— Грубоватый метод, — неопределенно заметил Мелентьев.
— Зато самый быстрый, другие работают значительно медленнее. А точность вы задавали сами, и метод Симпсона ее дает.
— А мог метод Симпсона не учесть каких-то особенностей решений этих уравнений? — спросил Дмитрий.
