свернутый тяжелый плед, рядом, на стуле, стояли бутылки с лимонадом и нарзаном, до блеска вымытая пепельница, лежали сигареты и спички. А на столе — цветы. От неожиданной этой заботливости Дмитрий почувствовал себя неловко. «Ну, это уже зря», — подумал он и оглянулся: ему показалось, что по коридору кто-то тихо прошел. Он лег и быстро уснул.
Разбудил его Дубровин. Дмитрий, поднимаясь, качнулся тяжелой головой вперед, отвернул лицо от яркого света за окном.
— Нехорошо спишь, — сказал Дубровин. — Дергаешься весь, стонешь… Снилось что-нибудь?
— Не помню, — пробормотал Дмитрий и осторожно провел руками по лицу — почему-то болели глаза и лоб.
— Иди умойся, — сказал Дубровин.
— Сейчас… Вы были там?
— Да. Все в порядке. Осталось пять итераций.
— Так мало?
— Да ведь уже первый час. — Дубровин внимательно посмотрел на него. — Когда ты лег?
— Часов в семь, что ли, — неуверенно сказал Дмитрий.
— Двадцать минут восьмого ты звонил мне.
— Разве? Значит, позже.
— Ладно, иди умывайся.
Дмитрий нетвердыми шагами — после тяжелого сна его покачивало — пошел в туалет, сунул голову под кран и долго держал так. От холодной воды боль внутри лба улеглась, но поворачивать глаза было все еще трудно. Он посмотрел на себя в зеркало — белки налились кровью, взгляд был мутный. «Заболеваю, что ли? — огорченно подумал он и вздохнул. — Как некстати…»
Когда он вернулся, Дубровин окинул его пристальным взглядом и сказал:
— Надо бы тебе врачу показаться.
— Здоров я, — буркнул Дмитрий, открывая бутылку с лимонадом. — Вы будете?
— Нет.
Дмитрий выпил и жадно затянулся сигаретой. Дубровин продолжал бесцеремонно разглядывать его и неодобрительно качнул головой.
— Все-таки сходи, пусть посмотрят тебя.
— А, — отмахнулся Дмитрий, но Дубровин рассердился:
— Не акай, ноги не отвалятся. Твое геройство никому не нужно. И не заставляй меня еще раз напоминать тебе об этом.
Помолчали. Дубровин, постукивая пальцами по столу, нерешительно сказал:
— Надо бы побыстрее обработать и подготовить публикацию, но с этим, в случае чего, и без тебя справятся. Так что, если скажут, чтобы ехал куда-нибудь, — поезжай.
— Да куда мне ехать? — с досадой сказал Дмитрий. — Закончим все, дождусь Асиного отпуска — тогда и поедем.
— А врачу все-таки покажись. Сейчас.
— Я уже сказал — схожу, — с раздражением повел плечом Дмитрий. — Да и с чего вы взяли, что я так уж нуждаюсь в этом? Просто скверно спал — только и всего.
— Нет, не только, я вижу… Да и другие не слепые.
— Уже накапал кто-то?
— Экий ты… — Дубровин поморщился. — Кое-кого очень беспокоит твое состояние, и я могу только приветствовать такое беспокойство.
— Я пока еще вполне вменяем, и хватит об этом, — сердито сказал Дмитрий, прикидывая, кто мог нажаловаться Дубровину: Ольф, Жанна? Наверняка кто-то из них. Не Ася же, конечно, — она никогда не вмешивалась в его дела, связанные с работой. (А во что она вообще вмешивается?)
— Хватит так хватит, — согласился Дубровин и, улыбаясь, спросил: — А знаешь, с кем я приехал сюда?
— С кем? — безразлично осведомился Дмитрий.
— С Шумиловым.
Дмитрий удивленно взглянул на него:
— А что ему понадобилось здесь в воскресенье?
— Не знаю, — уклончиво ответил Дубровин. — Он позвонил мне утром и спросил, не знаю ли я, как у тебя обстоят дела. Я сказал, что все в порядке, и нельзя сказать, чтобы это его огорчило. Скорее наоборот…
— Даже так, — невнятно сказал Дмитрий.
— А когда я сказал, что собираюсь поехать к тебе, он предложил подвезти. — Дмитрий промолчал, и Дубровин продолжал: — По-моему, он хочет поговорить с тобой. Как ты на это смотришь?
— Вообще-то надо бы… Он у себя?
— Да.
— Пойти сейчас?
— Как хочешь.
Дмитрий подумал немного — и отказался:
— Нет, потом.
— Ну, пошли тогда к ребятам.
В «штабе» была атмосфера будничной усталости — дремали в креслах, вяло переговаривались, лениво дымили сигаретами, позевывали. Теперь, кажется, уже все были уверены в успехе эксперимента.
Дмитрий подошел к кульману. Кривая строчка синих крестиков цепочкой куриных следов послушно тянулась за красными точками. Оставалось всего три итерации. Вообще-то говоря, вполне можно было обойтись и без них. Дмитрий предлагал брать всего шестьдесят точек, продолжительность эксперимента сократилась бы на два часа, но его не поддержали — ни свои, ни в Ученом совете. Избыточная защита — так это называется. Или — защита от «дураков». «Дураки», а точнее, просто чересчур осторожные люди могли оказаться везде. Приходилось на всякий случай защищаться от них.
Тихо подошла Жанна, молча встала рядом с ним — и вдруг легонько погладила его по руке. Дмитрий улыбнулся ей и спросил:
— Устала?
— Очень. А ты спал?
— Как младенец.
И вот сейчас, когда его спросили, как он спал, и все почему-то смотрели на него, словно им очень важно было знать это, — не смотрела только Ася, она разделывала курицу, — он чуть не сказал: «Как младенец». Но, взглянув на Жанну, сказал другое:
— Нормально. — И скомандовал на другой конец стола: — А ну, наливайте там!
— Да налито уже!
— Тост, Дмитрий Александрович!
— Тост! — требовало застолье.
— Тосты по части Ольфа, — отмахнулся Дмитрий. — Он вам сейчас такое загнет, что полдня будете разбираться, что к чему.
— Ах так! — рассердился Ольф. — Тогда назло тебе ничего не буду загибать. Сам говори, посмотрим на твое ораторие!
— И я не буду.
— Нет, Дмитрий Александрович, тост!
— Не умею я, так пейте.
— Тост!
— Ну хорошо, — сдался Дмитрий. — Всего три слова. За нашу удачу!
И он торопливо выпил, забыв чокнуться. За столами недовольно зашумели:
— Мы не чокнулись!
