– Значит – сугубо – с передней? Вырву на хрен! Я – сказал!
– Тёма, перестань, пожалуйста, – жалобно попросила Таня. – Ревность – дело, безусловно, хорошее. Раз, ревнуешь, значит – любишь. Спасибо, милый… Но, давай, потом? Тут такие дела творятся… Не ко времени ты затеял этот разговор, право слово.
– Извините! – болезненно помотал головой Артём. – Нашло что-то, как утренний туман на осенние российские поля… Видимо, газ проклятый действует до сих пор. Наверное, надо дожевать пилюли…
– Ничего, Тёмный, с каждым может случиться, – улыбнулся отходчивый и необидчивый по жизни Лёха. – Давай-ка горошину… Ага, спасибо!
Неожиданно замигали красно-розовые лампы аварийного освещения.
– Капитан Алексей Никоненко! Без промедлений проследовать к дизель-генераторам! – дежурно скомандовал Артём и, сменив тон, мягко попросил: – Лёшь… Занимайся только дизелями, ни на что другое не обращая внимания. Ни на что! Понимаешь меня? Без света – нам, точно – хана…
– Понял, командир! Сделаю!
– Ни на что другое – не обращай внимание! Как справишься с дизелями, тут же выходи на связь…
Никоненко умчался в сторону бункера.
– Там профессор Фёдоров бродит между палаток, – смущённо глядя в сторону, сообщил Артём. – О тебе, между прочим, спрашивал.
– Вот, здорово! Пошли скорее к нему… Стоп, майор Белов! Ревнивый засранец… А поцеловать любимую молодую жену-красавицу? Только – по-настоящему поцелуй, без дешёвой халтуры… Ещё раз, пожалуйста…
– Бух! – прогремело со стороны «Выборгской».
– Что это было, Тёма?
– Бух! – прилетело во второй раз.
– Они заметают следы, – скрипнул зубами Артём. – Вернее, обрубают пушистые и жирные хвосты…
– Кто – они? Какие – хвосты?
– Неизвестные нам личности взорвали гранаты. В туннелях, ведущих к «Выборгской».
– Зачем – взорвали гранаты?
– Чтобы сработали туннельные щиты. Сделали своё чёрное дело и трусливо спрятались за щитами, дабы никто не смог отомстить…
– Какое – чёрное дело? – от страха тёмно-зелёные Танины глаза сделались фиолетово-аметистовыми. – О чём ты говоришь, любимый?
– Скоро узнаем, Танюша. Узнаем… Ты, родная, только – ради наших будущих детишек – не волнуйся.
– Не волноваться?
– Постарайся оставаться максимально-хладнокровной. Взвинченные нервы и излишние переживания – в серьёзных делах – не являются действенными помощниками… Ты же будущий врач, интересуешься психиатрией. Должна понимать – о чём я толкую…
– Я, кажется, понимаю. Постараюсь обойтись без пошлых истерик и нервных срывов… Пошли к Василию Васильевичу?
Аварийное освещение продолжало тревожно мигать: две секунды красно-розового цвета, две секунды полной темноты, две красно-розовые секунды, две секунды изначальной черноты, две секунды…
Фёдоров вдумчиво разговаривал с каким-то человеком, лежащим на ворохе верхней одежды, предварительно подстеленном на каменный (на керамический?) пол платформы. Лицо лежащего скрывала неприятная – серо-розовая – тень. Заслышав звуки шагов, профессор тревожно встрепенулся, выпрямился, и, повертев головой во все стороны, радостно воскликнул:
– Татьяна Сергеевна, наконец-то! Я без вас – как без рук! Можно, я вас чмокну в щёчку? Снимите же эту дурацкую маску!
– По поводу поцелуя – настоятельно советую спросить разрешение у моего законного мужа, – сняв чёрный шлем, кротко улыбнулась Таня. – Как совсем недавно выяснилось, он является патологически- жутким ревнивцем. Если ему, к примеру, что привидится, то и застрелить может.… И, как я считаю, это, безусловно, правильно…
– Можно, Артём Петрович?
– Ну, так и быть, целуйте, старый ловелас…
После завершения приветственной процедуры, профессор, смущаясь и откровенно тормозя, невнятно забубнил:
– Татьяна Сергеевна, я вынужден попросить вас об одном маленьком одолжении… Вернее, о скромной помощи. Я, видите ли, не решаюсь… Ибо, к собственному стыду, слаб духом…
– Я всё сделаю, Василий Васильевич, – заверила Татьяна. – В крайнем случае, мне поможет майор Белов. Он – у меня – мужчина серьёзный, сильный и виды видавший… Итак, что мы должны сделать?
– Госпиталь…, – едва слышно прошептал Фёдоров.
– Что – госпиталь?
– Я прошу вас – в первоочередном порядке – осмотреть госпиталь. Ну… Проверить, как там себя чувствуют больные. А то, сотрудник Хантер…, он говорит, что…
– Сталкер, подойди ко мне, – слабым голосом попросил человек, лежавший на полу. – Давненько я тебя не видел… Хочу, вот, шепнуть пару словечек…
Аварийное освещение продолжало мигать – угрожающе и тревожно. В его двухсекундных монотонных всполохах лицо Хантера выглядело – как низкопробная декорация из среднестатистического американского фильма-ужастика: одутловатое, сизое, щедро покрытое фиолетовыми синяками и кроваво-багровыми кровоподтёками. Глаза – из-за гигантских фингалов – смотрелись узенькими кривыми щёлочками.
– Как? Кто? Почему? – сквозь слёзы забормотала Таня. – Хантер, миленький, как же это…
– Отставить эмоции! – грубо велел Артём. – Ты, боевая подруга, обещала, что обойдёшься без истерик? Вот, и обходись… Хантер, кто тебя так отделал? Отвечай чётко, без соплей и штатского тумана! Пойми, братишка… Нам сейчас важна любая информация. Любая! Ну?
– Я – в строгом соответствии с графиком – дежурил в госпитале, на входе. Раздался условный стук… Смотрю, а на экране монитора – Фюрер. Ну, который Дмитрий Алексеевич, физик-ядерщик. Мы же с ним немного сдружились – за время похода к станции «Выборгская»… Открыл дверь, понятное дело. Удар, яркая вспышка, темнота. Ничего больше не помню… Вру, помню. Уже на излёте сознания, когда они ломанулись в открытую дверь, услышал, как кто-то громко крикнул: – «Мочить всех уродов! Всех! Никого не жалеть!»… Очнулся я уже здесь, на перроне. Видимо, Фюрер сжалился. То бишь, приказал, чтобы не убивали, а по- простому – избили и выбросили на платформу. Теперь всё тело в синяках и ссадинах, почки отбиты напрочь, ноги отказываются ходить, общая слабость ощущается… Вот, возьмите электронный ключ от дверей в госпиталь, на случай отсутствия дежурного… Извините, не могу больше говорить…, – зашёлся в приступе надсадного лающего кашля.
«То есть, получается, что враг был не внешний, а внутренний?», – потерянно охнул внутренний голос. – «Как такое может быть? Что фашиствующим элементам понадобилось в станционном госпитале? Хрень навороченная… Или же Фюрер – вместе со своей командой – примкнул к неизвестным пришельцам? Легко догадаться – к кому конкретно…».
Хантера нешуточно затрясло, его худенькое тело выгнулось крутой дугой, тяжёлые каблуки армейских ботинок, оснащённые стальными подковками, принялись выбивать – на каменном полу перрона – зажигательную ирландскую джигу.
– Идите в госпиталь, молю! – нервно вскрикнул Фёдоров. – Помогите беззащитным больным! Татьяна Сергеевна, вы же давали клятву Гиппократа!? Так, исполняйте её, милочка, исполняйте…
«Аварийные лампы, наконец-то, перестали мигать!», – радостно оповестил внутренний голос. – «Следовательно, капитан Никоненко успешно справился с поставленной перед ним задачей…».
– Давай-ка, оставим здесь бронежилеты и шлемы, – предложила Таня – Толку от них никакого, только сковывают движения…
Они пересекли платформу, спустились по короткой лесенке, включили карманные фонарики, благо до дверей госпиталя – по туннелю – было недалеко, метров сто пятьдесят.
