английском языке.
— Интересное дело! — пробормотал себе под нос Егор. — А Бровкин Алешка уверял, что фон Круи знает только немецкий! Запутка на запутке…
А жаркий бой тем временем продолжался: Дикий полк, пройдя горящую мызу Эрестфер насквозь, словно острый нож сквозь свежее сливочное масло, развернулся и ушел на север, восточный и западный батальоны снова возобновили беглый артиллерийский огонь, а через некоторое время вся мыза превратилась в единый гигантский костер. Егор даже успел лично поучаствовать — в качестве бомбардира- наводчика — в пушечной стрельбе…
Еще через двадцать минут со стороны реки Ая высоко в небо взвились цветные китайские фейерверки.
— Все, прекратить огонь! — скомандовал Егор. — Отходим! Пушки впереди, пехота прикрывает! Ружья на марше держать заряженными!
Выйдя на пологий берег, они, неожиданно для себя, увидели хвост шведской колонны, спешно уходившей по толстому льду вверх по течению реки.
— Эх, ускользнули, черти скользкие! — непритворно огорчился батальонный командир Елисеев. — Стали шведы уходить от черкесов, татар и башкир Исмаила-оглы, налетели на пушки Голицына, но, молодцы, очень быстро сориентировались: решили отходить к Юрьеву по речному льду…
— Не расстраивайся, Ильюшка! — посоветовал Егор. — И так знатно мы побили шведов! Я думаю, что только убитых — тысячи полторы будет, если не больше…
От берегов Аи отходили быстро, изо всех оставшихся сил, поэтому до места, отведенного для общего сбора, где всех уже ждала горячая пища, а раненых — милосердные сестры, подошли уже к обеденному часу.
Загадочно улыбающийся сотник Федонин помог Егору слезть с коня, невозмутимо доложил:
— Взяли мы, батька, того генерала шведского, который прозывается Шлиппенбахом! Спеленали голубчика! Важный такой, сердитый, все ругается — по-своему… Только один убитый в моем отряде да четверо раненых.
— В Пскове получишь за этот подвиг от меня две тысячи рублей! — пообещал Егор. — Сам разделишь на всех своих, если, конечно, сочтешь нужным…
Федонин сперва обрадовался, даже веселую песенку затянул — на башкирском языке, но потом, узнав, что в бою около кирхи погибли более сорока его соплеменников, тут же сильно расстроился и загрустил, запев что-то печальное и тоскливое — до полной невозможности…
Всего диверсионный отряд потерял двести одиннадцать человек убитыми, да ранеными — почти в два с половиной раза больше.
Узнав о таких больших потерях, Елисеев, наконец, прозрел:
— Шведские пушки находились в полной боевой готовности, а не зимовали в амбарах! Хорошо еще, что они были развернуты к реке… Получается, что шведы знали обо всех воинских планах герцога фон Круи? Предательство! Просто здорово, что мы дружно ударили с флангов, а Дикий полк наскочил на них с тыла. Иначе нам пришлось бы совсем несладко…
— Все равно, полная и окончательная виктория! — торжественно объявил полковник Голицын и спросил у Егора: — Александр Данилович, а почему ты не допрашиваешь плененного Шлиппенбаха? И вообще, что мы с ним делать-то будем?
— Да обменяем, наверное…
— На кого обменяем? — изумился Федор.
— А вот это, братец, государственная тайна! — назидательно и таинственно поднял вверх указательный палец Егор…
В Пскове его ждала неприятная новость: сбежал герцог фон Круи, исчез, испарился, растворился в воздухе — без малейшего следа…
— Извини, командир! — неуклюже оправдывался Алешка Бровкин, голова которого была плотно обмотана льняной тканью. — Сам не знаю, как это получилось! Он все притворялся совершенно беспомощным, и стакана с вином сам якобы не мог поднять… Ночью застонал, мол, стало очень плохо. Попил квасу, попросил покурить. Я его усадил на кровати, сам же полез в тумбочку — за трубками и табаком. Тут он мне и вмазал крепко — медным подсвечником прямо по затылку… Очнулся я уже только под утро, а герцог пропал бесследно. Искали тщательно, да где там, так и не нашли…
— Ладно, маркиз, не кручинься! — утешал друга Егор. — И на старуху бывает проруха! В следующий раз будешь осторожнее и внимательнее…
Петр же полностью оправился от своей «болезни», был бодр и весел, без устали нахваливал Егора. Потом вызвал в свою комнату думного дьяка Чердынцева и принялся диктовать ему многочисленные письма — государям и правителям стран Северной антишведской коалиции, — в которых подробно описывал результаты (слегка их преувеличивая) осуществленной диверсии, просил новых ружей, пушек и денег…
— Польша, Саксония, Дания, Норвегия, Курляндия, — старательно перечислял царь адресатов. — Алексашка, никого я не забыл?
— А где же — король шведский?
— Карлус? — искренне удивился Петр. — Он-то здесь при чем, с какого такого бока? Ему-то уже наверняка все доложили…
Егор довольно улыбнулся и заговорщицки подмигнул царю:
— Мин херц, Карл Двенадцатый очень любит — с самых своих младых лет — генерала Шлиппенбаха. Более того, относится к нему очень тепло: ну, как ты, например, к Никите Зотову или — к генералу фон Зоммеру… Понимаешь ход моих мыслей?
— Нет, как-то — не очень! — честно признался царь и попросил: — Поясни, пожалуйста, охранитель!
— Все очень даже просто, государь! Раз Карлусу этот Шлиппенбах так дорог, то он, естественно, захочет вызволить любимого генерала из русского плена. Надо этим воспользоваться! Предложим шведам обменять Шлиппенбаха — на одну известную тебе юную ливонскую красавицу.[22] Конечно же, надо как-то достоверно объяснить такое наше неожиданное предложение… Например, скажем, что эта смазливая девчонка очень приглянулась Алешке Бровкину, маркизу де Бровки — то бишь. Тем более что маркиз-то у нас — насквозь неженатый! Вот на тебя, мин херц, якобы и нашел невинный каприз: осчастливить своего верного и надежного сподвижника… Не, понятное дело, что для полной достоверности надо будет еще и денег попросить — тысяч двадцать — тридцать гульденов…
Царь эту идею полностью одобрил, покраснел, как последний мальчишка, обрадовался возможной перспективе устроить свою личную жизнь — похоже, даже больше, чем состоявшейся воинской виктории…
На следующее утро карета с Алешкой Бровкиным, сопровождаемая десятком бравых драгун, выехала по направлению к Дерпту. Драгуны были снабжены короткими пиками, на которых трепетали на ветру длинные белые ленты, во внутреннем кармане камзола маркиза лежало письмо Петра, адресованное его шведскому коллеге по нелегкой руководящей «профессии»…
— Здесь, в Пскове, и подождем шведский ответ! — решил Петр. — Никуда эта Москва от нас не денется! Тем более что там князь-кесарь Ромодановский оставлен на хозяйстве, а с ним — не забалуешь…
Ожидая возвращения своего полномочного посла, Петр времени зазря терять не стал: организовал на берегу Псковского озера серьезную корабельную верфь, велел заложить крутобокий двухмачтовый ял, оснащенный десятью пушками. Царь, самолично взяв в руки топор, дневал и ночевал на верфи, раздавая крепкие зуботычины и не менее крепкие подзатыльники своим старательным, но неумелым помощникам.
Алешка вернулся в Псков уже через две недели: гораздо раньше, чем его ожидали увидеть. Покачиваясь от усталости, доложил:
— Шведский Карлус получил твое письмо, государь! Готов встретиться с русскими доверенными лицами, обсудить все детали предстоящего обмена…
Петр недовольно скривился:
