высушенных лекарственных трав, на травы — свежие еловые лапы, на еловые лапы — лосиные шкуры — в два слоя, на лосиные шкуры — кусок льняной ткани, на белый лен — приболевшую беременную девицу… Уф!
— С севера подходят четыре фрегата и одна бригантина! — чему-то радостно скалясь, сообщил сержант Ванька Ухов, возникший невесть откуда. — Готовятся встать на якоря. А может, только вид делают, что готовятся…
Постепенно все окружающее пространство заполнилось нескончаемым гулом, воем и треском: с востока (а также с северо-востока и юго-востока) продолжалась бойкая ружейная перестрелка с гренадерами фон Круи, засевшими в красивейшем сосновом бору, а со стороны Невы крепостные пушки старательно удерживали шведские корабли на безопасном расстоянии.
— Господа, прошу всех пройти в «комендантскую» избу — на очередной совет! — очень серьезно предложил Андрюшка Соколов. — Необходимо обсудить и все мелочи! Пока еще не поздно…
Петр неожиданно сильно разгневался и начал орать на всех подряд, размахивая своими длинными руками во все стороны, в одной из которых была крепко зажата офицерская шпага:
— Какая еще изба — в жирную конскую задницу? Предательство везде! Охранитель, ко мне, всех арестовать! Вороги кругом…
Слегка проколов острием шпаги мягкие места двух солдат и одного поручика, подвернувшихся под горячую руку, царь — по наторенной дорожке — отдался причудам стандартного нервного припадка: упал на хорошо вытоптанную крепостную землю, выгнулся всем своим длинным телом, изображая идеальный гимнастический мостик, громко и противно заскрежетал зубами, разбрасывая во все стороны клочья светло-розовой пены…
Подхватили, поддержали, откачали, дали хлебнуть — целебно-хмельного…
— Нельзя Петру Алексеевичу ничего неожиданного сообщать! — резюмировал мудрый и невозмутимый Антошка Девиер. — Очень уж у нашего государя нервная природная натура. Тут потихоньку надо, исподволь, заранее подготавливая…
Петр, в которого влили — сугубо в лечебных целях — литра полтора разных целебных и очень лекарственных слегка спиртовых настоек и наливок, мирно и очень громко захрапел. Спящего царя уложили все в той же «комендантской» избе — за невысоким холщовым пологом, на котором были очень грубо вышиты специальными цветными нитями: злой черно-коричневый волк, наивный белый козленок, голубой ручей и симпатичная девушка — в длинном платье немецкого покроя, с очень милой, ярко-красной шапочкой на белокурой голове.
За окнами продолжалось воинское буйное шумство: гремело, трещало, звонко щелкало, глухо ухало…
— Беру командование — во всей его полноте — на себя! — непреклонно и уверенно заявил Егор. — Первым делом начинаем прямо сейчас строить надежное подземное укрытие — для Петра Алексеевича. Ближайшие казармы — срочно разобрать по бревнышку! Три наката чтоб было над царским блиндажом! Лично буду у ленивых и нерадивых носы отрезать и глаза выкалывать… Далее. Эта ночь уже негожая для серьезных дел… Но, начиная со следующей, прошу на носах ваших зарубить накрепко: ночь, она и создана для веселых и кровавых диверсий! Нечего сопли жевать зеленые, отсиживаясь за надежными крепостными стенами…
Шведы первые доказали верность этого постулата: ночью несколько их охотников незаметно, в темно-сером сумраке, подползли к Ниеншанцу и перебросили через крепостные стены с десяток картечных гранат. Погибло шесть солдат полка, более десяти было ранено. После этого, по приказу Егора, часовые стали регулярно перебрасывать через стены — наружу — горящие факелы, а пушкари, пользуясь этим слабым освещением, вести ночной огонь по сосновому лесу, окружающему Ниеншанц. Применение зажигательных гранат тут же принесло определенный положительный эффект: в лесу начался сильный пожар, после чего шведы поутихли и пока больше не лезли на рожон.
На следующее утро Егор по-честному попытался нейтрализовать царя: в том смысле, что заставить его мирно и безвылазно сидеть в глубоком погребе, находящемся с правой стороны от голландской печи, что занимала собой часть столовой комнаты в комендантской избе.
Ничего, конечно же, из этого не получилось. Петр весь день провел у крепостных пушек: целился, наводил, учил полковых пушкарей, гневался, ругался, распускал руки, переходил от восточных орудий, которые изредка постреливали картечью по сосновому бору, где засели гренадеры де Круи, к северо- западной артиллерии, которая не подпускала близко к Ниеншанцу вражеские корабли. Все это царю безумно нравилось, он много смеялся, шутил, а в обеденное время покушал с отменным аппетитом.
— Подумаешь, блокада! — легкомысленно объявил Петр, уминая за обе щеки солдатский кулеш, щедро сдобренный жирной шведской ветчиной. — Такая веселая жизнь — полностью по мне! Мне и месяц не надоест заниматься огненным боем…
— Ага, если у неприятеля нет пушек, то оно да, самое милое дело! — хмуро проворчал Егор и обратился к Бровкину: — Маркиз, а могут шведы снять пушки со своих кораблей и переместить их к Ниеншанцу?
— Запросто могут, Александр Данилович! — ответил Алешка. — Пушки эти, конечно же, не мортиры, навесом гранаты не побросать. Да ведь и стены у Ниеншанца наполовину земляные, так что мало не покажется… Я и другого еще опасаюсь: как бы шведы сюда из Кексгольма артиллерию не перебросили по Ладоге. Опять же, часть пушек можно с бастионов Нотебурга снять… Что-то надо срочно придумать, господин генерал-майор! Иначе — кровью умоемся…
Уже ближе к вечеру Егор объявил:
— Есть у меня, господа хорошие, дельный план. Вернее, даже три плана… Во-первых, нечего «Луизе» здесь отстаиваться — в полном и беззаботном покое. Пусть, как ветер установится подходящий, сей фрегат без промедления следует к невским истокам и, не подходя близко к бастионам Нотебурга, сторожит там шведские суда, могущие приплыть из Кексгольма. Если что — пусть вступает в бой… Так, для маркиза де Бровки у меня будет отдельное задание. Поэтому капитаном на «Луизу» я назначаю Антона Девиера. Ты же, Антошка, знаком с морским делом?
— Так точно, господин генерал-майор! Один год я юнгой проплавал, еще год проходил матросом, потом — совсем немного — штурманом. А вот капитаном не довелось…
— Ерунда, справишься! — небрежно махнул рукой Егор. — Не боги горшки обжигают…
— Ты, Александр Данилович, считаешь, что фрегат «Астрил» не годится для морской баталии? — непонимающе и чуть обиженно завертел головой Алешка. — Крепкое корыто и пушки знатные! А, Данилыч?
— «Астрил» я планирую взорвать! — попыхивая своей курительной трубкой, невозмутимо сообщил Егор.
— Взорвать? Зачем?
— Видите ли, соратники, неплохо бы шведа огорошить этой ночью! Поразить и удивить… Надо, чтобы паника поднялась знатная, чтобы на рассвете все офицеры неприятеля собрались на экстренный воинский совет. Сержант Ухов доложил, что сам фон Круи остановился в деревне Усадьба Одинцово, она расположена на нашем берегу Невы, на северо-западе — относительно устья Охты, верстах в пяти-шести от Ниеншанца. Следовательно, совет там и состоится. Наша конечная задача — уничтожить весь высший командный состав противника…
— Скромный ты у меня, Алексашка! — восхитился проснувшийся Петр, неожиданно появляясь из-за цветастого полога. — Скромный такой — хват! Всех он удумал уничтожить…
— Ну, может, и не всех! Тут уж — как получится… Но фон Круи обязательно надо пристукнуть! Лучше бы взять его в плен, но это навряд ли получится. Не, а для чего мы, соратники, столько лет тренировались рукопашному бою, ножи метали, звездочки разные? Должна же от этого быть реальная польза!
Наступила ранняя, еще светло-серая ночь, приближалась пора активных боевых действий. В состав диверсионной группы вошли: Егор, Василий Волков, Ванька Ухов и семь рядовых охранителей. Семь — рядовых охранителей? Да ладно, не смешите, право! Семь опытнейших и надежнейших бойцов, прошедших серьезных школу Преображенского, мало в чем уступающих спецназовцам двадцать первого века…
Егор, Волков и Иван Ухов были одеты в форму шведских офицеров, оставшуюся после бывших хозяев
