кашель.
— Я смотрел, как они работают, — прибавил он.
— Работают?
— Прокладывают сточные трубы.
Отец Дар кивнул, хотя явно не расслышал. Он прикрыл веки и спросил:
— Ну, ты с отцом Брамбо... Вы ладите друг с другом?
— Да, отец мой, — ответил мягко Бенедикт.
— Он прекрасный молодой человек. — Старик задумался на миг, а затем спросил с любопытством: — Тебе хотелось бы быть таким, как он, Бенедикт?
Мальчик вздрогнул всем телом.
— Это невозможно, отец мой! — возразил он краснея.
— Потому что, — начал отец Дар, — потому что, тебе кажется... — Неожиданно улыбнувшись, он замолчал, задумчиво посмотрел на Бенедикта и спросил: — Значит, ты не отказался от своего решения: принять духовный сан?
— Нет, отец мой, — смущенно ответил Бенедикт.
— А почему ты так решил?
У мальчика давно был готов ответ на этот вопрос, но, чувствуя на себе тяжелый, давящий взгляд отца Дара, Бенедикт не сразу нашелся.
— Я хочу служить церкви, отец мой, — неуверенно ответил он, переминаясь с ноги на ногу.
Отец Дар что-то пробормотал и покачал головой. Он пожевал губами, лицо его было бледным до синевы, потом закашлялся, скорчившись в кресле, поднес ко рту большой носовой платок и сплюнул.
— Вестник смерти, — заметил он, задумчиво разглядывая платок. Бенедикт отвел глаза в сторону.
— Да, — подтвердил отец Дар. — Я тоже послужил церкви — полвека ей отдал. — Он поднял голову и тихо спросил: — Ты хорошо меня видишь?
Бенедикт взглянул на него.
— Что вы хотите этим сказать? — спросил он смущенно.
— Ну, что же ты видишь? — спросил священник.
— Я не совсем вас понимаю. — Бенедикт запнулся. — Вы, конечно, уже старый.
— Старый? — священник задохнулся. Он нетерпеливо махнул рукой. — Конечно, я старый! Но что ты видишь, Бенедикт? Смотри, смотри внимательней!
— Я ничего не вижу, отец мой! — взволнованно вскричал Бенедикт. — Я не понимаю, о чем вы... — Он прислонился к качалке. — Я... — Бенедикт хотел во что бы то ни стало сдержаться, но не смог. — Отец мой, зачем вы задаете мне такой вопрос? — страдальчески воскликнул он.
Старик долго смотрел Бенедикту в глаза, пальцы его больно сжали руку мальчика. Наконец отец Дар разжал пальцы.
— Дай мне ложку! — попросил он.
Бенедикт подал ему ложку и вытащил пробку из бутылки. Старик дрожащими руками налил маслянистое лекарство и начал задумчиво тянуть его с ложки, а затем, закрыв старческие глаза, стал жадно ее облизывать, смакуя лекарство с каким-то расслабленным восторгом.
— Мой отец... — начал Бенедикт. В голосе его прозвучала нотка раздражения.
Старый священник вытащил наконец ложку изо рта и потер ею по щеке.
— Мой отец... — снова начал Бенедикт.
— Слушаю тебя, Бенедикт, — сказал отец Дар. — Твой отец?.. Говори...
— Мой отец получил письмо от Банка, — сказал мальчик, покраснев от смущения. — Банк предлагает продать наш дом. Могут они заставить нас сделать это?
Отец Дар постучал липкой ложкой себе по уху.
— Ты тоже, — пробормотал он, обратив насмешливый взгляд на Бенедикта, — ты тоже пришел за мирским советом. — Лицо его стало серьезным. — Я тоже получил такое письмо, — сказал он сухо.
Бенедикт раскрыл рот от изумления.
— Вы?
— Да, я, — спокойно ответил отец Дар.
— Что же это значит?..
Отец Дар положил ложку на стол. На щеке его блестело маслянистое пятнышко.
— Они хотят скупить всю собственность, землю, понимаешь? Церковь они выстроят новую на том месте, которое мы им укажем, — сказал он. — Они вовсе не хотят ущемлять религию. Кесарю — кесарево, а богу — богово. Им нужна земля, Бенедикт. Их интересует материальное, а не духовное. Церковь им ни к чему. Конечно, они не упоминают о закладной, они ее уже выкупили.
Бенедикт замер от удивления.
— Закладная, — продолжал насмешливо старик, но гримаса отвращения исказила его лицо, — находилась в руках нескольких богатых католиков, проживающих в городе. Они страховали ею свою загробную жизнь. Но теперь, по-видимому, Банк прибрал всех их к рукам, ведь Банк и Заводская компания одно и то же.
Он поглядел на Бенедикта все с тем же выражением и прибавил:
— Компания хочет засыпать Литвацкую Яму. Засыпать доверху, от холма к холму, всю Яму. Компания намеревается построить на этом месте завод. Еще один завод. Что ты на это скажешь?
— Не знаю, отец мой...
— Да, засыпать всю долину, — повторил он. — От шлакового навала до Голодного холма. И церковь тоже. Погребенные...
Бенедикт медленно произнес:
— А люди?
Отец Дар снова закашлялся, пот выступил у него на лбу. Когда приступ кончился, он поглядел отсутствующим, сумрачным взглядом на Бенедикта, но мальчик тронул его за рукав и настойчиво спросил:
— А люди согласны продать?
Старик с раздражением покачал головой.
— Куда они денутся? — вскричал он. — Что они — коровы, чтобы жить в поле? Разве деньги могут заменить дом?
Бенедикт кивнул. У него дрожали губы; он прилагал большие усилия, чтобы побороть волнение и задать вопрос, который жег ему губы.
— Отец мой! — решился он наконец. Губы его побелели, во рту пересохло, последнее слово он прошептал еле слышно: — А церковь?..
Отец Дар сердито уставился на него.
— Что? — спросил он.
Бенедикт растерянно замигал.
— Церковь? — повторил он хрипло.
Священник все хмурился, но вдруг лицо его просветлело, и он воскликнул:
— Ну, а ты? Ты разрешил бы им?
— Я — нет. — Бенедикт даже отпрянул в ужасе.
Отец Дар вздрогнул и простер к нему руки.
— Да, отец мой, — сказал Бенедикт, облегченно вздохнув, — теперь я понимаю. — Он окинул благодарным взглядом комнату и ласково погладил качалку. — Но внизу, у Рва, — начал он, — они...
Старик уронил голову на грудь, потом снова поднял ее. Его затуманенные глаза искали Бенедикта.
— Что? — спросил он.
— Ничего, отец мой, — ответил Бенедикт, собираясь уходить. — Я скоро опять навещу вас.
— Уходишь? — старик заерзал в качалке. — Приходи ко мне, Бенедикт.
— Приду, отец мой, — ответил Бенедикт.
— Завтра?
