из слушателей прыснул со смеху, и Добрик строго посмотрел на них. Увидев, что он что-то рассказывает, подходили все новые и новые зрители. Теперь у него была уже большая аудитория. — Я выскочил из-за кустов, постучал в дверь — и снова прыг обратно. Вскоре слышу, кто-то гремит ключом в замочной скважине, наконец дверь открывается и, споткнувшись о порог, на крылечко выходит старик. — Добрик зашатался, чуть не упал, потом остановился и поглядел вокруг, что-то сердито шепча себе под нос. Люди смотрели на него с зачарованной улыбкой, у иных даже рот приоткрылся. Перед Бенедиктом как живой предстал отец Дар, и он тоже невольно улыбнулся.
— Стоит старикан в одном исподнем и не знает, стучался кто к нему или нет. Заглянул за дверь, нет ли кого, а я издали чую — несет от него, как от пивоваренного завода! Не вылезая из кустов, я спрашиваю, — тут Добрик понизил голос до хриплого шепота: «Это вы, отец Дар?» — Он ткнул пальцем в сторону Бенедикта. — Так ведь его зовут, правда? — Бенедикт молча кивнул. — Старик как прыгнет назад, словно его укусили! — Добрик отпрянул, будто в испуге, подпрыгнул, взметнул руками и осенил себя крестным знамением, потом оступился и плюхнулся на воображаемое крыльцо, не переставая креститься. — Я, конечно, сами понимаете, выскочил, чтобы помочь старику подняться, а он как завопит — и тык меня в глаз пальцем!
Добрик замолчал, чтобы вытереть выступившие на глазах слезы. Зрители, схватившись за животы, бессильно стонали от хохота. Добрик сидел на земле, тыча в воздух пальцем. Те, что стояли у дальнего конца стола, взобрались на него, чтобы видеть его. Бенедикт старался удержаться, и не мог не смеяться. Добрик перевел дух, но вдруг загрохотал снова:
— Старик сказал, что у него всего шестьдесят три цента, он готов мне их отдать, только бы я не губил его душу!
Раздался новый взрыв хохота, а Добрик, поднявшись на ноги, продолжал:
— Я все-таки помог ему встать, а он все колотил меня по башке. И тут мы споткнулись о кошку, которая вдруг вылезла откуда-то из-под крыльца. Она завизжала как бешеная, а старик ухватил меня за ухо и заорал: «Пресвятая матерь божья, чья это проклятая душа взывает из ада?» — «Кошкина, старина!» — отвечаю я. Но он не поверил и воззрился на меня, — верно, думал, что увидит черта рогатого!
— Ну и как, увидел? — пошутил кто-то.
— Мне удалось усадить старика на крылечко, и я не отпускал его, пока не уговорил пойти выручить из тюрьмы церковного служку, — объяснил Добрик собравшимся. — Вот этого мальчишку! — Добрик со смехом запустил свои большие руки в волосы Бенедикта и ласково пригнул его голову к столу. Зрители тоже смеялись. Потом совсем другим тоном Добрик спросил: — Ну, рассказывай теперь, в чем там дело с Винсентасом?
Бенедикт удивленно уставился на него. Добрик кивнул головой.
— Да, да, я хорошо знаю твоего отца!
И Бенедикт рассказал обо всем, что случилось, чувствуя, что все его слушают с неослабным вниманием.
Пока Бенедикт говорил, Добрик кивал, повернув к нему свое широкое, загорелое лицо, а когда Бенедикт замолчал, снова отхлебнул из кружки, отер с губ пену и сказал:
— Вот как! А ну покажи-ка нам. — Он придвинул карту к Бенедикту и ткнул в нее своим толстым пальцем. — Вот домна номер два. О каком месте говорил твой отец? Покажи, где это?
Бенедикт закусил губу.
— Отец сказал, что здесь к реке выходит труба, — начал он, и все наклонились над картой, а Добрик взял карандаш и начертил на ней линию от завода к реке.
— Здесь? — спросил он, но не Бенедикта, а других, Клиффорд кивнул.
— Можно и здесь... — сказал он.
Добрик вертел карандаш в руке, внимательно изучая карту, потом пробормотал:
— Ну что ж, отлично.
Глаза Добрика хитро сверкнули, и Бенедикт вздрогнул, ибо только сейчас понял, какое важное сообщение он передал.
— А как ты нашел нас? — вдруг спросил его Добрик.
— Я... — начал Бенедикт и, смутившись, осекся. — Я был на митинге в лесу, — сказал он. — Я увидел вас там и узнал: ведь это вас я встретил в тюрьме!
Добрик не спускал с него глаз.
— А откуда ты узнал о митинге?
— Узнал, — многозначительно ответил Бенедикт, — я пошел за отцом.
Добрик взглянул на товарищей.
— Ну, а теперь как ты нас нашел?
— Я хорошо знаю здешние леса, — с уверенностью ответил Бенедикт.
— «Хорошо знаю здешние леса!..» — передразнил его Добрик. — Значит, ты сам догадался, как нас найти, так, что ли? — Он кинул беглый взгляд на остальных и сказал вполголоса: — Хорошо, что он свой человек, хорошо, что он с нами.
Бенедикт покраснел.
— Я шел и шел лесом, пока не встретил Петера, — сказал он.
— Только и всего?
— Да.
— Ты знал, где Петер...
— Нет, — ответил Бенедикт. — Но я решил, что буду идти до тех пор, пока кого-нибудь не встречу.
Добрик задумался.
— Видел ты на холмах солдат или полицейских? Бенедикт утвердительно кивнул. Люди подались к нему.
— Где? — спросил Добрик.
«Надо быть точным», — решил Бенедикт и, подумав, сказал медленно:
— Ярдах в стах к западу от обогатительной фабрики.
Добрик усмехнулся.
— Сколько их было?
— Один, — ответил Бенедикт. — Он поймал двух мужчин.
— Рудника и Пьета, — заметил Типа.
— Рудника и Пьета, — как эхо, печально повторил Добрик, но тут же улыбнулся и вдруг спросил: — Ну разве он не умник, этот мальчик?
Бенедикт вздрогнул, побледнел, потом весь вспыхнул, а люди смотрели на него. Одни улыбались ему, другие хмурились, — видно, из головы у них не шли Рудник и Пьета.
Темные глаза Типа сверкнули, когда он спросил:
— Что же ты скажешь отцу Дару и другому, молодому, — отцу Брамбо?
Все смолкли, и Добрик поглядел на Типа. Вьющиеся волосы веером окружали голову Типа; темные брови казались живыми на его лице; они двигались при каждом слове, которое он произносил, и «слушали», когда он слушал других.
Бенедикт вспомнил свое путешествие в поезде с молодым священником, вспомнил он и вопрос, который задал тогда отцу Брамбо: «А это грех — не сказать?» Молодой священник тогда так на него посмотрел, словно это был не только смертный грех, но и страшное преступление — не сказать властям, где скрывается агитатор, заговорщик и безбожник — коммунист Добрик! На лице отца Брамбо отразилось тогда страстное, нетерпеливое желание все о нем выведать, и точно с таким же выражением на лице произнес он имена Сакко и Ванцетти, — ведь они были не только анархистами и преступниками, но и вдобавок иностранцами!
Бенедикт тихо ответил, глядя на Типа:
— Я ничего не скажу отцу Брамбо! — И прибавил срывающимся голосом: — Даже на исповеди не скажу! — Руки его дрожали, но у него хватило сил крикнуть: — Это не грех!
— А разве ты не собираешься стать священником? — спросил Типа.
— Мне еще мало лет, — ответил Бенедикт. Типа нетерпеливо отмахнулся.
