—Я думал, моджахеды не боятся смерти...
Крупное тело Хакима напряглось, глаза смотрели жестко, угрожающе.
—Умереть во имя Аллаха —это честь, умирать ради негодяев —ошибка! Я решил остаться жить и быть полезным моей стране.
—А почему ты веришь мне?
Взгляд угандийца на несколько долгих мгновений застыл на лице Матиаса.
—Я тебя не знаю, но ты кажешься мне чистым.
—Чистым?
Но разве ночь уже не приговорила человечество за го, что на Земле не осталось ни одного невинного челонека?
Глава 13
Надпись на перемычке над дверью гласила: 'Общество святого Петра'. Войдя, Марк поразился ветхости холла и на мгновение усомнился, не ошибся ли адресом. Хуже всего был запах —заплесневелые обои, моча, гнилые овощи, —он просто вопил о бедности и болезни. Здание приюта для ушедших на покой служителей Церкви располагалось в одном из тупичков XVII округa Парижа и в прошлые века наверняка было одним из самых великолепных особняков: тесаный камень, барельефы, статуи, черепичная крыша, внутренний двор с аркадами, фонтан, часовня с великолепными витражами. Дом безусловно стоил того, чтобы его владелец —ведомство Архиепископа Парижского —выделил часть денег из своего бюджета на реставрацию. Монахини в религиозных облачениях и в обычных платьях сновали по холлу, как деловитые пчелы. Церковь пользовалась любой возможностью сэкономить, так что сестры 'за бесплатно' выполняли работу экономок, медсестер, сиделок, кухарок, горничных и садовниц...
Как сообщил Марку информатор ^ЕОУ', регулярно платили только врачам, гробовщикам и поставщикам продуктов, а в остальном надеялись на Божью помощь, оставляя на Его попечение водопровод, газ, электричество, протечки крыши, мокнущие стены, перекосившиеся рамы, отопление и вечно засоряющиеся туалеты.
Трудно было назвать милосердной Божьей сестрой регистраторшу —женщину лет пятидесяти, чьи щеки и подбородок так и источали несносную сварливость.
—Шшто вам угодно? —Она выплюнула эти слова навстречу Марку вместо традиционного 'добро пожаловать!'.
Марк выдержал паузу, стряхивая воду с зонта, чтобы не отвечать сразу. Теперь, после вынуждения заточения на плато Обрак, ему гораздо меньше нравилась тропически теплая парижская осень. Может, из- за того, что после возвращения он связывал чистоту воздуха, холода и снега тех мест с ангельской чистотой Пьеретты, а ватно-влажный парижский воздух ассоциировался с ухудшением отношений с Шарлоттой. Он так поспешно сбежал из Лозера, когда прекратился снегопад и дороги расчистили, что оставил в тех местах частицу своего рассудка. О, его, конечно, приняли на работе как вернейшую дрессированную собачку
Шарлотта, конечно, заявила, что счастлива снова обрести своего мохнатого медвежонка, похищенного у нее снегами Обрака. Несмотря на неудавшийся ужин О Конрадом-ибн-дизайнером-по- интерьерам — его все нремя переносили, просто чертова свитка какая-то, а не ужин! —она великодушно впустила его в свой дом, свою постель, свои объятия и свое лоно. Он занялся с ней пюбовью —раз уж она этого хотела, раз уж самцам положено подчиняться голосу гормонов, превращающих их и 'настоящих мужиков', тем более что малейшее сомнение в 'мужественности' может плохо кончиться для тех из них, кому за пятьдесят.
—Так шшшто вам, мсье? —повторила дежурная монахиня.
Марк начал искать конверт во внутреннем кармане пиджака —он не помнил фамилии человека, с которым ему предстояло встретиться. Когда они разговаривали по телефону два дня назад, голос собеседника —заикающийся, едва различимый —показался Марку похожим на слабый огонек свечи, готовой вот-вот погаснуть.
—Я журналист, у меня назначена встреча с одним из ваших обитателей —бывшим миссионером, — пояснил он, приглашая женщину проявить выдержку.
—Конечно, мсье, все наши подопечные —бывшие миссионеры!
Она кисло улыбнулась, пытаясь изобразить любезность серым лицом, словно голос свыше приказал ей встряхнуться —раз уж пришлось столкнуться с глашатаем гласности!
Марк вынул наконец конверт, достал оттуда смятый листок бумаги и нервно развернул его, невольно поддавшись мрачной атмосфере этого места.
—Отец Симон...
—Мазий? —со странной для нее живостью прервала его монахиня. —К нему пришли впервые за двадцать лет! Знаете, ему ведь недолго осталось.
—Малярия?
Она наклонилась с видом заговорщицы.
—Он ничего не ест вот уже... вообразите —пятнадцать лет.
Марк отступил на шаг, чтобы не чувЬтвовать ее дыхания.
—То есть как не ест?
—Отец Симон выпивает стакан воды в день. Врачи не могут объяснить, как ему удалось прожить столько лет. Это...
Она помолчала несколько мгновений, цепко глядя ему в глаза.
—Чудо.
Женщина замерла на стуле, оценивая эффект, произведенный ее откровением.
—И где я могу встретиться с... этим чудом? —спросил Марк, нарушая театральную паузу.
—Комната 110, второй этаж. Зачем вы, собственно, пришли, мсье? Хотите написать об отце Симоне? Вам кто-то о нем рассказывал?
Нет, Марк не знал, что отец Симон вот уже пятнадцать лет отказывается от еды, просто с обильной почтой, ставшей ответом на его статью,—здесь были и поздравления и проклятия! —пришло одно письмо, в котором анонимный(ая) информатор(ша) из Воклюза сообщал о человеке по имени Симон Мазий, проживающем в доме для престарелых священников в XVII округе Парижа.
Этот Симон Мазий, уточнял автор послания, и является тем самым миссионером, который спас новорожденного мальчика из племени индейцев десана от рук наемников, работающих на лесозаготовительные компании.
Он увез его во Францию и доверил заботам сестры, Луизы Мэнгро, живущей на плато Обрак. 'Вместо того чтобы писать подобные глупости, интересные, очевидно, вам одному, —предлагал(а) его корреспондент(ка), —лучше бы попытались узнать правду, посетив отца Симона!' Адрес и номер телефона дома для престарелых были приписаны внизу страницы. Марк просто позвонил и назначил встречу с бывшим миссионером. Номер был сдан накануне вечером (мишенью на сей раз стал Эймор де Фонтан, основатель партии
