опасность, не особенность этого урагана, мощное дыхание которого, как ни странно, не гнало по небу ни единого облака, а, похоже, только увеличивало яркость звезд. Не это сверкающее чудовище, хвост которого закрывал многие созвездия. Нет! То, на что он смотрел с непонятным восхищением, было огненной короной, венчавшей вершины гор, окружающих Посейдонис и тремя потоками ярко-красной лавы спускавшихся в «самую богатую долину мира» и к столице Атлантиды. Он смотрел на огненную сеть, покрывавшую склоны трех вершин, на раскаленные камни, вылетающие из кратеров и падающие в каналы, на сельские дома, плодородные поля и вековые деревья. Его лисьи уши с наслаждением прислушивались к подземному гулу, который вторил вою ветра, этому глубинному голосу, взывающему к неисчислимой мощи неба и моря. Порыв ветра отбросил его к стене. Поддерживаемый молодым офицером, он медленно двинулся к черной дыре в начале лестницы. Когда они были в безопасности, офицер спросил:
— Великий жрец, ты ранен?
— Немного ушибся.
— Тебе больно?
— Разве у меня есть на это время? Возвращайся к своим людям и немедленно докладывай мне обо всех изменениях обстановки. От этого зависит твое будущее.
Но, когда он пришел к принцессе и попросил немедленной аудиенции, черная стража молча преградила ему дорогу.
12
На рассвете подстрекаемые Энохом придворные бросились в покои принцессы. Охрана была смята, многие солдаты убиты или ранены. С грохотом распахнулась дверь. Мгновенно ярость и ужас нападавших сменились отупением. Их испуганные глаза перебегали с молчащей женщины в белом на мужчину, стоявшего рядом с ней, в латах и шлеме с перьями, с мечом в руке.
— Говорите, — сказала она, — хотя ваше поведение неслыханно…
Толпа попятилась, жалкая, притихшая.
— …Ну, что? Ты, которого мой отец считал красноречивым… или ты, придворный летописец…
— Великая принцесса, толпы собрались у восточных ворот, требуя убежища. Извержения вулканов выгнали их из своих домов. Потоки лавы опустошили долину Посейдониса… Посмотри, благородная принцесса, горы раскалились.
— Они красные, — закивали другие.
— Катастрофа неминуема. Позволь нам покинуть дворец.
— Поспешим, принцесса!
— Надо спасать твою бесценную жизнь!
— И особенно ваши, — заметила Дора.
— Подумай, еще несколько часов — и твоя полиция не сможет удержать порядок. Бунтовщики окружат дворец и не дадут нам уйти…
— Это может произойти, принцесса!
— Канал суживается у ворот. Мятежники могут сговориться с солдатами, овладеть сторожевыми башнями и захватить корабли…
— Понятно, — сказала принцесса, — значит, я должна отдать приказ о немедленном бегстве?
— Твои покорные слуги умоляют тебя уйти вместе с ними!
— В море, конечно, опасно, но не так, как на суше. Прислушайся! Удар грома кажется шепотом по сравнению с этим.
— Принцесса, никто не упрекнет тебя, что ты покинула столицу. Ты укроешься только на несколько дней.
— Под крылом у урагана?
— Наши корабли лучшие в мире. Конечно, риск огромен, но он меньше, чем среди разъяренного народа около извергающегося вулкана. Прислушайся!
— Да, прислушайся!
— Замолчите!
— Земля дрожит. Скала, на которой мы находимся, может обрушиться в канал, увлекая с собой дворец и храмы. Пришло время действовать.
Гальдар вложил меч в ножны. Он скрестил по своему обыкновению руки на груди и сказал Доре:
— Пусть корабли уходят! Дай приказ. Они освободят нас от своего присутствия…
Дора молчала.
Он сделал шаг вперед.
— Вы слышали? Приказ отдан. Уходите.
Он снова был повелителем. Снова стал самим собой, царем. Все послушно, с низко опущенными головами молча вышли. Дора ничего не сказала. Она чувствовала себя побежденной, подчиненной, как и другие. И так же, не выдержав этого взгляда, она отвернулась.
— Почему? — спросила она. — Ты действительно хочешь, чтобы они ушли? Зачем такое великодушие?
— Ош — непревзойденный мореход. Он не забыл своего искусства. Для империи полезней поставить его во главе эскадры, чем снова посадить на гребную скамью галеры.
— Я его знаю, он твой друг. Однако ты меня отговорил посылать эскадру на помощь отцу!
— Да, хотя тогда ураган еще не достиг такой силы. Корабли могли бы еще с ним справиться, но не теперь. Они слишком хрупки и тяжелы в управлении.
— Получается, что, отдавая приказ, ты отправил этих бедных людей на смерть?
— Это не бедные люди. Всем своим благополучием они обязаны рабам.
Наступила тишина. Дора дрожала.
— А мы? — простонала она. — Что мы будем делать? Ты и я. Мы пропали. Мы теперь пленники этого дворца.
— У нас есть шанс. На деньги, которые ты мне дала, Ош подготовил корабль, способный, по его словам, выдержать борьбу с бушующим морем. Он нашел уединенную бухту, где корабль с экипажем и запасом продуктов ждет твоего решения.
— Я повторяю — мое место здесь. Но ты свободен и можешь отправляться на свой корабль.
— Хочешь меня оскорбить? Ты мстишь мне за то, что уступила мне? Я буду там, где ты. Я подчиняюсь любому твоему решению.
Он открыл окно. Комнату наполнили шум разъяренного океана и красный отблеск раскаленной земли. Гальдар обнял Дору. Они долго смотрели на открывшуюся перед ними апокалиптическую картину дорог, забитых повозками, всадниками и пешими людьми, спасающимися от огненных языков лавы. Комета продолжала увеличиваться в размерах.
— Ты думаешь, что нам уже не на что надеяться? — спросила Дора.
— Я думаю, что завтра мы уже не сможем контролировать положение в городе.
Как он и предполагал, корабли были захвачены матросами, рабами и обитателями домов, стоявших по берегам центрального канала. Как только суда были замечены, возбужденные люди бросились в башни, охраняющие ворота канала, и к лодкам у берега. Огромные корабли, набитые пассажирами, медленно двигались один за другим по узкому каналу. Они были мгновенно взяты на абордаж и переполнены обезумевшей толпой. Некоторые суда загорелись, другие уткнулись в берег в боковых каналах. Те, что дошли до открытого моря, были разбиты о крепостные стены волнами. Не прошло и часа, как «цвет империи» был вычеркнут из числа живых. Солдаты оказывали лишь слабое сопротивление. Полицейские не вмешивались и даже, возможно, помогали мятежникам.
Энох немедленно получил сведения об этом «прискорбном» инциденте. От него не укрылась ни одна малейшая подробность. Казалось, наоборот, он получал удовольствие, настаивая на самых ужасающих деталях смерти того или иного вчера еще благородного гражданина, а сегодня — трупа, плавающего среди обломков и апельсиновых корок.
