не истек. Герцог за это тебя по головке не погладит. Да и потом нам скоро в поход. Что станется с Жакеттой? Она же не поплывет с нами за море!
— Бедняжка уже побывала в Арденнских лесах и еще в незнамо каких дебрях, где волков да прочих зверюг, тех, что о двух ногах, и не счесть. Она молодчина! Спать ей приходилось то под звездным небом, то на придорожных постоялых дворах. Так неужто ты думаешь, что она грезит об одном лишь покое?
Потом он как рявкнул мне в ухо:
— Но это еще не все! Надеюсь, придет срок, и она подарит мне сына, такого же розовощекого и светлокудрого, как мы с нею.
— А сейчас-то ты что думаешь делать с Жакеттой?
— Спроважу ее в Сен-Ло. Пусть отец порадуется.
— И это я слышу от тебя!
— Погляди-ка сюда, братишка. Мы приехали не с пустыми руками — посмотри, какая большая у меня мошна, и к тому же звенит!
С этими словами он извлек дивный кошель, полный серебра и злата, и, подмигнув мне, прибавил:
— Это на домишко с лавчонкой — так что она будет хозяйничать в лавчонке, и пусть себе копит деньжата, покуда я буду в отъезде. Ну, что скажешь? Как тебе мои планы?
— Но разве не ты чуть ли не каждый божий день твердил мне, что о том, чтобы кому-то из нас жениться, не может быть и речи, потому как наша дружба превыше всего?
— Какой вздор! Я же говорил о сарацинке, а не о розовощекой, с локонами цвета спелой ржи, доброй и скромной христианке, выросшей в благоденствующем доме, а не на дорожном распутье или под сенью лесных дерев.
Как часто бывает, что по неведению счастливчики задевают за живое тех, кого счастье обошло стороной! Какие жестокие раны наносят они другим, пусть даже невольно, своими пылкими речами, поступками, даже одним своим видом! О нет, я нисколько не ревновал Герара, просто своими словами, исполненными счастья и радости, он, сам того не ведая, ранил меня в самое сердце. В этой жизни ему все удавалось, словно по мановению волшебной палочки. Нисколько не тушуясь, Герар представил свою молодую жену герцогине Матильде, а после и герцогу. Ему так здорово удалось все изобразить, что вместо укоров он получил позволение препроводить Жакетту в Сен-Ло, правда, с одним условием: за любовными утехами не забыть, что великий день уже не за горами. Свою победу он закрепил такой вот дерзкой речью:
— Досточтимый сир, всему виной только вы, и я благодарен вам за это — за то, что жена моя родом из Фландрии. Ведь и сами вы в свое время поступили точно так же. Ваш пример вдохновил меня, к тому же я твердо знал — что бы ни случилось, вы поймете меня и простите.
Герцог как ни силился, не смог удержаться от смеха. И все же, я думаю, слова Герара были исполнены лукавства. Он произнес их с нарочито покаянным и пристыженным видом, как и подобало в его положении, — ну и шельмец! Как бы то ни было, а герцог добавил в его мошну еще добрую пригоршню звонких монет — от себя лично, после чего наши молодые отбыли восвояси. По обычаю, я немного проводил их, и, покуда мы ехали, на душе у меня просто кошки скребли. Потом их резвые лошадки, звеня колокольчиками, продолжили свой путь без меня: погруженный в горестные раздумья, я остался стоять посреди дороги и долго глядел им вслед. По возвращении во дворец я принялся нещадно корить себя за безрассудную робость, нерешительность и застенчивость, за свой слабый характер: ибо я походил на того коня, что, завидев препятствие, сначала застыл, как вкопанный, а потом вдруг начал метаться — всем на смех. Я решил, что хватит сидеть сиднем и ждать у моря погоды, и тотчас же направился к сиру Вильгельму. Не мудрствуя лукаво, я испросил у него разрешение ненадолго отлучиться в Реньевиль:
— Ибо, сеньор, я думаю, невеста моя, сарацинка, уже успела обратиться в нашу веру и укрепиться в ней. Позвольте мне лично удостовериться в этом, и тогда я взойду на корабль с великой радостью на сердце, а не с необоримой тоской, от которой не нахожу себе места.
Герцог нахмурил брови, но голоса, однако, не повысил:
— Коли ты уверен в ней, почто так терзаешь себя?
В его словах не было ничего утешительного. Но я твердо решил стоять на своем:
— И все же, сир герцог, было бы куда лучше, если бы я увидел все собственными глазами, а не томился бы в горьких сомнениях, точно в болоте… Позвольте мне жениться на ней, ибо дольше ждать мне невмочь… Сир, я не получал вестей из Реньевиля с тех самых пор, как покинул его. Хотя за это время из Котантена к нам приезжали и тамошние рыцари, и их оруженосцы…
— Да уж, вы с Гераром и впрямь два сапога пара, два коня или быка в одной упряжке.
— А все быки, сир герцог, друг другу братья, и дорога у них одна…
Герцог дал мне разрешение съездить в Реньевиль. Но его милость едва не погубила меня: из-за нее я чуть не угодил в пропасть, из которой мне, ослабевшему духом, вряд ли суждено было бы выбраться. Но кто в случае, подобном моему, может все знать наперед и с точностью предречь, что ожидает тебя? Кто может утверждать наверное, на что способно сердце, отравленное любовным ядом, в какие бездны готово оно низвергнуть того, кто сражен этой пагубной страстью?
Мой путь в Реньевиль не был добрым: по дороге меня подстерегали препятствия, хоть и пустячные, но слишком частые, — как будто провидение было против моего возвращения домой и делало все, чтобы остановить меня на полдороге. Конь мой то и дело терял подковы. Потом его отнесло водным потоком при переправе, из-за чего я потерял целый день. Затем меня скрутила лихоманка, правда, с помощью целебных настоев я довольно быстро встал на ноги, однако на выздоровление ушло два бесконечно долгих дня. Когда я наконец добрался до Реньевиля, то буквально валился с ног от усталости, а душу мою снедала неодолимая тревога! И не без причины. Я слишком опоздал — по крайней мере, недели на две! Сарацинка, вконец изнемогшая от нравоучений моей матушки и каждодневных проповедей нашего священника, сбежала из дому. Случилось это, как и в первый раз, ночью: она отодвинула задвижки на дверях и босая неслышно прошмыгнула наружу, а потом, таясь в тени кустов, пустилась в лес и затерялась в бескрайних чащобах. И с тех пор ее никто не видел. Наши крестьяне, которых матушка моя, встревожившись не на шутку, тотчас же подняла на ноги, долго искали беглянку, но так и не нашли.
— Я думаю, — сказала мне матушка, — ей стало невмоготу жить с нами. Рано или поздно она все равно затосковала бы по своим диким танцам и прочей чертовщине и непременно убежала бы к соплеменникам. Моли Господа, чтобы он смилостивился над нами, славный мой Гуго! В таких случаях мы всегда воздавали Ему молитвы, и Он отводил от нас самые страшные беды. Забудь свою тоску! Разве тебе мало скорби, что эта чертовка посеяла в твоем сердце? Она хотела погубить твою чистую душу! Она же еретичка, ведьма…
И тут я ощутил вспышку лютой ярости. Девчонка-дикарка едва не извела мою добрую, ни в чем не повинную матушку. Однако и подозрение, что именно из-за поучений и постоянных укоров Мирге пришлось бежать из Реньевиля, не отпускало меня.
— А знаешь ли ты, — оправдывалась матушка, — знаешь, что она хохотала как умалишенная, когда я называла ее Мишелеттой? И что иной раз лунными ночами она выла в своей комнате по-волчьи так, что поднимала на ноги служанок. И все ее боялись…
Я больше не мог этого вынести. Слезы, причитания, простодушные заверения матушки в ее невиновности и злых чарах Мирги вывели меня из себя. Я вскочил на коня и как стрела помчался куда глаза глядят! На скаку я кричал: «Она сбежала от меня, а не от дома моего! Из-за меня! О Мирга, Мирга, коварная обманщица!» — чем немало удивил крестьян, трудившихся на полях. Стоит ли подробно рассказывать об этом позорном дне, да и о других, последовавших за ним? Зачем? Я летел, не разбирая дороги, и вскорости незаметно для самого себя очутился возле Бекского аббатства, основанного в давние времена рыцарем Геллуином, где в то время, когда я там очутился, настоятелем был достославный отец Ланфран. И мною вдруг овладело искушение попросить там убежища. Хотя вместе с тем какая-то странная, едва ощутимая надежда продолжала вести меня вперед: а что, если мне повезет и в какой-нибудь деревушке я нападу на след артистов, с которыми когда-то странствовала Мирга? И я двинулся дальше по незнакомой, сплошь усеянной камнями и выщербленной рытвинами дороге, пролегавшей через Экувский лес, чтобы найти там
