самопожертвовании. Это неправда.
— Как неправда?
— Вот так, неправда. Наша работа нас спасала.
— В каком смысле?
— В самом прямом. В блокаду люди погибали не только от снарядов и голода. От бесцельности своего существования некоторые тоже, случалось, погибали.
Мы это видели. Если же мы выжили, то во многом благодаря нашей работе. Нашему интересу жить.
Вот так. Они спасали свою работу. Работа спасала их.
В 1945 году английский ученый профессор Ц. Дарлингтон в журнале «Природа» объявил: «Обезумевшие от голода ленинградцы съели знаменитую коллекцию».
После войны Ц. Дарлингтон приехал в Ленинград, и Николай Родионович Иванов спросил его, как мог он такое написать. «Передавало Би-би-си. Я сам слышал», — хмуро ответил Дарлингтон. «Понимаю, — сказал Иванов, — но вы-то как могли допустить?»
Разговор с Дарлингтоном Николая Родионовича рассердил и огорчил. Особенно его огорчило
…Я стою на ступенях национального хранилища. Налетает порывами острый кубанский ветер, шумит в верхушках деревьев.
Сосна, платан, редкое «железное» дерево. Говорят, не бывает тверже.
На двух досках, золотом на мраморе, здесь выбьют имена людей — человечество обязано им спасением уникальной коллекции.
Огромное — сто квадратных метров — панно из смальты отобразит великий подвиг советской науки.
Какие краски понадобятся художникам, чтобы передать в смальте, как высок был дух ученых, как велика была их преданность делу, как несокрушимо было их человеческое благородство?
Может быть, на панно изображена будет карта родной страны и — золотом или пурпуром — семьдесят миллионов гектаров, территория, которую занимают сегодня сорта, выведенные из семян, спасенных в годы ленинградской блокады?
Семьдесят миллионов гектаров — примерно треть всех наших пахотных площадей.
Значит, треть земледелия страны выглядела бы совсем иначе, не исполни своего долга и своего труда четырнадцать ленинградцев.
Нет, меня не удивляют сказочные масштабы науки и техники. Поражают реальные масштабы сил человеческих.
Стучат молотки. Подъехала машина, подвезла новые плиты. Большой щит: «До открытия национального хранилища семян коллекции мировых растительных ресурсов осталось двадцать пять дней».
Отступление полемическое
Гость
Как-то вечером сидели мы с приятелем за чашкой чаю. Рассуждали о высоких и низких человеческих поступках, о том, в каких ситуациях чаще всего проявляется человек, как обнаруживаются его не показные, а подлинные черты и качества. На словах ведь легко казаться и добрым, и смелым, и благородным… А вот как оно окажется на деле? Но всегда ли, спросил я, нужны какие-то исключительные, экстремальные обстоятельства, чтобы человек достаточно себя проявил? А в самых простых, обычных жизненных ситуациях не раскрывается разве характер человека, его натура и его позиция?
Мой собеседник задумался.
— Да, — сказал он. — Недавно я сам попал в ситуацию… До сих пор никак не приду в себя.
И вот что он рассказал. Передаю слово в слово.
Новый год договорились встречать у меня: Сергей с женой, Павел с женой и мы с Кириллом, два холостяка. Во-первых, живу я в центре города, очень удобно добираться; во-вторых, японская стереосистема с тремя тумбами; а в-третьих, с холостяка какой спрос? Что запасено в холодильнике, то и мечи на стол. Ни хлопот, ни возни… Тем паче когда тебе под сорок, наедаться вредно. У одного — гастрит, у другого — холецистит, а у наших дорогих женщин — фигуры.
Но тридцать первого декабря подошел ко мне Степан Степанович, заведующий сектором, и спрашивает:
— Виктор Андреевич, где Новый год встречаешь?
Обычный вежливый вопрос, я и значения не придал.
— У меня, — говорю. — Холостые дома нынче в моде, Степан Степанович.
— Кто же собирается?
— Все наши, из сектора. Сергей и Павел с женами, да мы с Кириллом, великолепная шестерка.
— Ну что ж, говорит, не так хороша компания, как хорошо подобрана. А меня возьмете?
— Вас?
Вероятно, лицо у меня вытянулось от изумления. Уж чего-чего я не ожидал, так это желания Степана Степановича слиться с нами в экстазе.
Он пришел к нам в сектор год назад, после смерти старика, и с первых же недель обнаружилось: новый зав совершенно чужой, далекий нам человек. Стереотип, как говорится, совершенно иной.
Кажется, раньше всех это заметил наш неугомонный бунтарь и заводила Кирилл. «Понимаете, ребята, сказал он, — мы друг другу за две минуты растолкуем теорию относительности Эйнштейна. А вот Степану, боюсь, и за два часа я не объясню, какая сегодня на дворе погода».
И это очень верно.
Хотя дело, пожалуй, не в том, что Степан Степанович знает много меньше нашего. Тут я судить не берусь. Скорее, у него иная шкала ценностей. Критерии иные. Ведь чаще всего мы тратим слова и время, доказывая друг другу не очередную теорию относительности, а постулаты детского стишка В. Маяковского «Что такое хорошо и что такое плохо?». И если понимание этих постулатов у людей одинаковое, то договорятся они легко, за две минуты. А если разное — то и всей жизни может не хватить, так и умрут, не договорившись.
В нашем секторе исстари повелось, что самые разнообразные вопросы общественной жизни старались мы решать не замкнутой келейно, а сообща, на людях: кому сегодня читать шефскую лекцию, кому в дружинниках дежурить или ехать на овощную базу. А уж если договориться никак не удавалось, у всех, как назло, именно на сегодня запланированы были самые срочные и неотложные дела, оставалось одно-единственное: смеясь, выстраивались мы в кружок, и Кирилл заводил детскую считалку: «Эники- беники ели вареники… Выходи, тебе водить». И почему-то в любой затруднительной ситуации, когда слишком серьезный подход, а тем паче приказ и принуждение могли бы вызвать обиду и взаимное раздражение, шуточная эта игра, наоборот, разряжала обстановку.
Покойный старик прекрасно это понимал и к нашей затее относился вполне миролюбиво. Сам при сем не раз присутствовал и громче всех смеялся. Знал, очевидно: игра, шутка не умаляют даже самого серьезного мероприятия. Чаще наоборот.
А Степан Степанович… Как узнал он про эти «Эники-беники» — ох, что тут было! Сказал:
— Ребячество какое! Надо работать, а не в игрушечки играть. Это ваш гражданский долг.
— А мы долг свой выполняем играючи! — с вызовом ответил ему Кирилл.
Все засмеялись, а Степан Степанович посмотрел на него и тихо, вполне доброжелательно спросил:
— Можно дать тебе один совет?
— Буду благодарен.
