Диверсанты?
13 декабря злоумышленники, наконец, попались. На месте преступления, с поличным. В карманах пальто — плоскогубцы, ломик-«фомка» и плитки шоколада «Сказки Пушкина». На допросе в милиции задержанные назвали себя: Фарид Незамутдинов — учащийся Куйбышевского 49-го профессионально- технического училища; Сергей Масленников — студент радиомеханического техникума; Сергей Куваев — студент Железнодорожного. Все трое ровесники — шестнадцать-семнадцать лет.
Зачем понадобилось им выводить из строя светофоры, парализовать движение поездов? Нет, такой цели у них вовсе не было. Все обстояло гораздо проще. Вы даже не представляете себе, как просто все обстояло.
В те дни на экранах кинотеатров демонстрировался фильм «Экипаж». Волнующая, увлекательная картина о мужестве и благородстве летчиков, об их героизме и высоком чувстве ответственности. Но был в этой ленте и такой эпизод: один из персонажей смастерил установку для световой музыки. Включается магнитофон, звучит мелодия, и на потолке искрятся, переливаются, живут разноцветные узоры. Очень красиво.
Идея эта оказалась заразительной. Захотелось и у себя дома создать то же самое. Но для аппарата нужны были цветные светофильтры: красный, желтый, зеленый. Где взять их? В магазинах не продаются. И тогда кто-то сказал: «Слушай, а ведь те, в железнодорожных светофорах, вполне годятся…»
Сижу, беседую с ними троими. Сперва — с каждым порознь. Потом — разговариваем все вместо. Пытаюсь понять: о чем они думали, создавая угрозу страшной железнодорожной катастрофы? Как относились к тому, что в результате их действий вполне могли пострадать, погибнуть люди? Ведь что-нибудь они все-таки думали, как-то, наверное, относились. Не малые дети — взрослые, сознательные люди. Вот-вот закончат средние учебные заведения.
Фарид Незамутдинов — человек серьезный. Хорошая, грамотная речь. С шестого класса занимается в радиоконструкторском кружке при Дворце пионеров.
— А что, — интересуюсь, — без железнодорожных линз нельзя было соорудить световую музыку?
— Почему? — говорит. — Можно. Некоторые берут оргстекло и красят его жидким лаком. Да только эффект будет не тот. Лак ровно никогда не ляжет.
— Железнодорожная линза, значит, лучше?
— Ну да, — кивает. — Никакого сравнения! Она собирает лучи и бьет пучком. Цвет, знаете, такой яркий, сочный. Очень красиво!
— Фарид, — спрашиваю, — а ты жестокий человек?
— Я? — удивляется. — Да нет… Почему жестокий?
— А если бы налетел тепловоз на пассажирский состав? Люди погибли бы. Тебе как — все равно? Лишь бы лучи пучком и цвет красивый?
Он смотрит на меня. Серьезно смотрит. Такой вопрос не впервые ему задают. И на следствии задавали, и на суде все спрашивали: ну, а если бы убил, покалечил людей, как дальше бы жил, а?
Потухшим голосом он отвечает мне то же самое, что и другим десятки раз говорил:
— А я об этом не думал.
— О чем? Что катастрофа может быть?
— Да, не думал.
— Как же так? — не верю. — Не ребенок, семнадцать лет. Технику знаешь, приборы мастеришь… Это ты сейчас, наверное, так объясняешь, не хочешь сказать правду.
— Нет, почему, я говорю правду. — Пожимает плечами. — Не задумывался я. Снял линзу — и все…
Понимаете? О луче пучком он задумывался. А о возможной аварии и человеческих жертвах — нет.
С Сергеем Масленниковым беседую. Красавец. Глазища — что две фары. И франт, видно. Шубка из серого искусственного меха, коричневые вельветовые брючки.
Вот уж кого не назовешь непосредственным и простодушным. Куда там! Комок иронии и язвительности.
Всем своим видом он показывает: разговор наш ему противен. Не тянет его со мной беседовать. Мне вот интересно с ним, а ему со мной — омерзительно.
— Слушай, — говорю, — ты, наверное, очень злой человек?
Насмешливо смотрит мне в глаза:
— Можно сказать, злой.
— Властный, любишь верховодить?
— Можно сказать, люблю.
— И жестокий, наверное?
— Я? — улыбается. — Не знаю. Не задумывался.
— Отчего же?
— Времени не было.
— Чем же так занят, если не секрет?
Улыбается:
— Секрет.
— И жизнь собираешься прожить не задумываясь?
— Может, когда-нибудь и задумаюсь.
Улыбка, ах, какая у него улыбка!
— А не будет поздно?
— Лучше поздно, чем никогда.
Из документов вижу: он, единственный из всех троих, вырос в неблагополучной семье. Мать с отцом давно разошлись, но живут по-прежнему в одной комнате. Мать работает инженером в СКБ.
— А отец где? — спрашиваю.
Пожимает плечами:
— Не знаю.
Видно, сильно его жизнь ожесточила, очень сильно.
Несколько лет назад я писал в «ЛГ» о группе подростков, которые могли выйти темным вечером на улицу, и, встретив прохожего, вонзить в него нож. Без всякого повода, даже без злобы. Так, интереса ради. Психологи, участвовавшие в расследовании этих страшных немотивированных преступлений, объясняли: эмоциональная тупость, патологическое отсутствие всякого сопереживания, полное бесчувствие к чужой боли.
Может и здесь тот же случай?
— Сережа, — говорю, — а за что ты людей презираешь?
— Я? — усмехается. — За зло, которое они мне причинили.
— А какое же зло причинили тебе люди в поезде?
— Те? Никакого.
— За что же ты готов был их убить?
— Как убить?
— Да очень просто. Налетел бы тепловоз на состав — крушение, жертвы.
Смотрит на меня уже без всякой улыбки.
— Я об этом не думал.
— Ну да, — говорю, — кому-нибудь рассказывай… Думал, конечно, да только все равно тебе. Сам же говоришь: злой, властный… Плевать тебе на каких-то пассажиров. Правда?
— Нет, неправда. Я об этом не задумывался. Не было такой мысли.
— А почему?
Молчит.
— Почему не было?
— Не знаю.
— Слушай, — говорю, — а ты бы мог нож в человека вонзить?
