дотронуться до едва заметного следа вражеской финки, как он нашел ответ на тот вопрос, который задавал себе мысленно: что же от фарса в его словах, обращенных к товарищам по службе? Фарс этот состоял в том, что вот уже прошло столько времени, а тайна Черной Бороды до сих пор остается нераскрытой. Имел ли Нечаев право говорить, что со временем всякая тайна становится явью?
Николай Иванович глубоко задумался.
Посадочная площадка для самолетов, запланированных на учения, находилась в нескольких километрах от Песчаного, в сторону, противоположную колхозу «Зеленый оазис». Туда-то и направлялось все необходимое тыловое хозяйство. Со станции разгрузки двигались на полевой аэродром тяжелые автомобили, походные кухни, автоцистерны и другие специальные машины.
— А где же Потехин, Егоровна? — спросил один из хозяйственников заведующую столовой.
— Племянница у него в Песчаном… Отправился повидаться. Обещал завтра чуть свет быть на месте.
— Сердобольна ты, Егоровна, не ко времени. После бы повидался.
— Ах, батюшки! — всплеснула та руками. — Да говорю, что не подведет Савельич! Не впервой отпускаю.
— Ну, смотри, тебе видней…
Нечаев пригласил на беседу командира роты Семкина.
— Кто из ваших подчиненных был участником той половины поисковой группы, которую вы возглавляли?
Первым, кто вспомнился командиру роты, был, конечно, рядовой Кузькин. Именно его фамилию, беспрестанно вертевшуюся в голове, и назвал старший лейтенант.
— Рядовой Родион Кузькин, линейный надсмотрщик, первого года службы… — перечислял он данные о солдате, словно хотел отгородиться ими от неожиданно свалившегося на него, Семкина, несчастья.
— Распорядитесь, пожалуйста, — попросил майор, — пусть его пригласят сюда.
— Так он же… — Семкин хотел сказать, что рядовой Кузькин посажен под арест, но в это время постучали в дверь.
— Разрешите? — В дверях показался белесый вихорок ефрейтора Петрова.
— Войдите.
Ефрейтор, явно чем-то обескураженный, потный и запыхавшийся, выпалил в три приема:
— Товарищ майор… разрешите обратиться… к старшему лейтенанту?
— Обращайтесь, — наблюдая за тревожно поблескивающими глазами ефрейтора, ответил Нечаев.
— Есть! — И рука Петрова скользнула от широкого поля панамы вниз, к бедру. — Товарищ старш- нант, — зашептал он, склонившись к уху своего командира.
Далее Нечаев уже ничего не слышал. Создавая обстановку для уединенного разговора, он снова закурил и отвернулся к окну. Отдернув легкую голубовато-зеленую занавеску, майор бросил взгляд на аэродром. До него было метров восемьсот, и офицер различал людей, хлопотавших у самолетов. «Готовят свои стрелы к учениям». Его мыслями завладели эти здоровые, крепкие ребята, готовые ринуться в атаку на любого, кто осмелится нарушить границу…
— Товарищ майор! — послышался голос Семкина. Нечаев повернулся и посмотрел на своих собеседников. На их лицах застыла невысказанная тревога.
— Что-нибудь случилось?
— Если разрешите, я доложу. — Семкин ждал ответа.
— Говорите, говорите.
— Дело вот, значит, в чем… Рядовой Кузькин сейчас на гауптвахте. — Бусинки семкинских глаз сбежались к переносью. — Находясь по служебным делам в городе, ефрейтор Петров… В общем, ему передали письмо для Кузькина. И заметьте, — подался вперед Семкин, — не Родиону Кузькину, а Вик-то-ру. Виктор у нас один в роте… Вот он, ефрейтор. Получается, товарищ майор, форменная карусель…
Нечаев остановил Семкина и обратился к ефрейтору:
— Кто вам передал письмо?
— На «углу страдания», — начал было Виктор, но, обожженный взглядом Семкина («Какой еще «угол страдания»?»), поправился: — На повороте дороги подошла ко мне молодая женщина и спросила, не знаю ли я рядового Кузькина. Я ответил, что знаю. Тогда она попросила передать ему письмо..
— А вы не помните, как женщина выглядела, во что была одета? — спросил майор.
Петров нарисовал портрет, приблизительно схожий с тем, который представлялся по рассказам работницы почты и Дмитрия Жука…
— Мне говорил о ней Кузькин, — доверительно признался Виктор. — Очень похожа. И о встречах с ней рассказывал, с агрономшей…
— Как вы сказали? — встрепенулся Нечаев.
— Агроном она… Недавно приехала из Катташахара… Так говорил Родион. — Ефрейтор смутился. Худощавое лицо его еще больше вытянулось. — Если что не так, извините, соврал, видно, земляк…
Чем-то удивленный, майор потер шрам на лбу.
— Одну минуточку, — набирая номер по телефону, попросил он. — Это я, Нечаев. Не могли бы вы, Михаил Петрович, подойти сюда вместе с Майковым?.. Хорошо, буду ждать.
Положив трубку, он возобновил разговор с ефрейтором:
— Значит, вы передали письмо своему товарищу?
Мучаясь над загадкой, Петров ответил:
— Отдать-то отдал, но… В общем, на конверте значилось не его имя… Не знаю, что и подумать.
— Это мы выясним очень просто, — пообещал Нечаев и снова сказал Семкину: — Вызовите Кузькина, я побеседую с ним.
…Родион был в самом мрачном расположении духа. Снаружи снова загремели ключи. Буйлов втиснул в дверь свою квадратную фигуру и с ухмылочкой объявил:
— Вот ремешок, а вот панама. Да пошевеливайся!
Кузькин недоверчиво посмотрел на выводного.
— Давай, давай! — спешил кряжистый солдат, размахивая связкой ключей. — В штаб зовут…
Родион вышел на улицу и невольно прищурился от обилия солнечного света. «Нет, что ни говори, — сделал он вывод, — а человек рожден для воли…»
У входа в штаб Родион наткнулся на буравчики темных семкинских глаз, точно подходил не солдат Кузькин, а вырвавшийся из клетки лев. Семкин даже посторонился, пропуская Родиона вперед.
— Вот и рядовой Кузькин, товарищ майор, — представил командир роты своего подчиненного.
— Садитесь, товарищ Кузькин, и постарайтесь вспомнить и подробно рассказать об участии в поисковой группе, о своей работе в последние дни.
Облизывая пересохшие от волнения губы, Родион добросовестно поведал обо всем. Дойдя до момента встречи с Вероникой, он вздохнул, застеснялся чего-то, но, выполняя просьбу офицера, ничего не утаил.
— На второй день пришла на свидание?
— Да, приходила…
Что о себе рассказывала Вероника? Кажется, ничего. Он, Родион, и сейчас мало что знает о ней. Часто ли были свидания? Были… Однако по субботам и воскресеньям ни разу не приходила. Почему? Говорила, будто некогда: то кого-то провожала в Катташахар, то по колхозным полям ходила… Что он думает обо всем этом? Виноват, конечно: один раз опоздал на вечернюю поверку…
Дело дошло до письма. Отдавая его, Кузькин вздохнул со всхлипом — так тяжело было на душе. Нечаев внимательно прочитал послание Вероники и покачал головой.
