Трофим Борисов
Морской старик
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Дорога идет в гору. Утро. Кругом стройные, высокие ели. Половина апреля. Солнце ярко светит, но снежный покров лежит на погнувшихся ветках почти нетронутый.
Нарты[1], перегибаясь на выбоинах дороги, тихонько поскрипывают. От запряженных собак клубами поднимается пар.
На передней нарте чемоданы, узелки и пачки сушеной рыбы; на задней, если покопаться в меховых одеялах и воротниках, можно найти две головы: детскую, с розовыми щеками, и женскую, с усталым и бледным лицом.
Около первой нарты шагает Гибелька в остроносых сапогах, сшитых из кожи сивуча и шкурки нерпы[2]. На плечах у него ярко-синий кафтан, забранный у поясницы в коротенькую, до колен, меховую юбочку. Голова Гибельки ничем не покрыта, и черные густые волосы, намазанные жиром, блестят.
Гибелька тянет свой воз на подъемах, помогая собакам и покрикивая на них, а на раскатах легко перескакивает через нарту и то с одной, то с другой стороны поддерживает багаж.
У второй нарты – Василий Игнатьевич, кареглазый пожилой мужчина в очках. Одет он неуклюже – в длинные оленьи торбоза[3] и черный полушубок с курчавым воротником. На голове у него огромная с наушниками шапка из меха лисьих лапок.
Собаки тянут изо всех сил, хрипят, то и дело хватая ртом мягкий снег по бокам дороги.
Тайга полна смолистого запаха. Безмолвие, точно путники пробираются по зачарованной стране. Снег искрится и беззвучно осыпается с веток, вздрагивающих навстречу апрельскому солнцу.
– Та-та-та, – подбадривает собак Гибелька.
Василий Игнатьевич только сопит и тяжело шагает около нарты: он управляет ездовыми собаками в первый раз.
Тайга пробуждается от зимнего сна. Хвоя жадно впитывает яркие лучи. Снег, налипший на еловые лапки, в полдень перестает осыпаться и, отяжелев от воды, грузными комьями скользит по зеленым иглам.
Мальчик спит у ног матери.
– Порррр! – протянул Гибелька сигнал к остановке.
Псы не заставили повторять приказ и в то же мгновение улеглись по кромкам дороги, уткнув морды в рыхлый снег.
– Покурить-то на-а-до, – сказал Гибелька. – Шибко тяжело в гору… Скоро на перевал придем.
– Вставай, Митя! – весело крикнул Василий Игнатьевич. – Смотри, какая тайга. Слезай с нарты и разомнись.
Накануне вечером Митю, укутанного в одеяла, посадили у ног матери. Нарта скользила спокойно. Мальчику не хотелось спать, он смотрел на звезды и… не заметил, как уснул.
Митю высвободили из-под одеял, и он, одетый в кухлянку[4] и торбоза, соскочил на дорогу. Он обошел нарту кругом, ощупал длинные, почти четырехметровые полозья шириною всего в ладонь и чуть потолще ее, а также тонкие и высокие копылья[5], которые были притянуты к полозьям ремнями.
Собаки, пристегнутые хомутами на веревочный потяг, казались длинной пестрой лентой.
Гибелька возился около своего передовика. Высокая, худощавая, востроухая, бесхвостая собака, украшенная султаном, выглядела красивой и отличалась от других. Она заглядывала хозяину в глаза и махала обрубком хвоста. Когда Митя присмотрелся, то оказалось, что все нартовые собаки бесхвостые.
– Папа, а зачем собакам хвосты отрубили?
– Чтобы не мешали при езде задней паре, – сказал Василий Игнатьевич. – Если бы собаки не были куцые, то они хватали бы друг друга за хвосты, получалась бы драка, грызня…
В полдень нарты остановились на перевале.
Внизу – широкая долина с лесом и марями[6], а за ней невысокий увал. Тундровая речка, покрытая блестящей наледью, извиваясь, разрезала то марь, то перелесок.
– Теперь скоро на место придем. Сейчас спускаться надо. А может быть, внизу у ключика эвенки есть. Бывают они там. Оленьего мяса достанем. Кушать шибко хочу! Под гору ладно собаки пойдут, только нарту держи. На крутой спуск цепочки поперек полозьев привяжи. А то убьют собаки. Сам-то упадешь в снег – и всё. А твою жену, твоего мальчишку о первый же пенек стукнут.
Гибелька после подъема в гору повеселел и, привязывая цепочку, напевал:
– И-и-и… ы-н-а-а-а…
Спуск, на самом деле, предстоял опасный: дорога извивалась с крутой горы между деревьев и пеньков, а держать собак даже при незначительном спуске очень трудно.
– Ты смотри, как я поеду. Немного подожди, а потом пускай собак. Остол[7] не потеряй! Верхом садись…
– Папа, я сяду верхом на нарту и тоже тормозить буду, дай мне остол! – закричал Митя. – Не бойся, я не упаду.
Проводник усмехнулся:
– Успеешь сам ездить… В нарту крепко садись, ноги хорошо спрячь. Когда под гору нарта бежит, то только один каюр[8] верхом сидит. Только он правит. Мешать ему не надо!
Гибелька вскочил на нарту, качнувшись, крикнул на собак и скрылся за поворотом дороги.
Вторая упряжка, гремя тормозящими ход цепочками, так же быстро понеслась под гору. Стволы деревьев мелькали у самых голов путников. Елена Петровна прижала сына к себе и с ужасом смотрела на бешеную скачку. Ей хотелось крикнуть, чтобы муж остановил нарту, но она понимала, что это бесполезно.
К счастью, дорога пролегала глубокой канавой в рыхлом снегу. И всякий раз готовая свалиться на новом повороте нарта выпрямлялась.
У края мари, где кончался густой лес, стоял Гибелька и покуривал трубочку.
– Ай да каюр, да каюр! Молодец! Поди, напугал мамку?
Женщина уже улыбалась.
– Лучше бы нам с тобой ехать, Гибелька. Перевяжи своих собак сюда, а то он где-нибудь стукнет нас об дерево.
– Грузовую нарту нельзя ему. Опрокинет и сломает. Ну, да теперь ничего. Большая гора позади осталась, а впереди спуск хороший. Теперь бояться не надо.
Гибелька улыбался и щурил глаза. Подбоченясь, он расставил широко ноги, и в этой позе нивх[9] казался Мите индейцем, о которых он так много читал и которых так хотел увидеть.
По мари дорога была неровная. Нарта часто наскакивала на кочки оголенного мха, и тогда собаки тянули еле-еле.
Въехали в редколесье чахлых карликовых деревьев. Собаки встрепенулись и потянули сильней. Одна за другой они поднимали морды, обнюхивали воздух. Нарта Гибельки уже мчалась; его собаки нетерпеливо взвизгивали.
Вторая нарта тоже не отставала в этом непонятном для пассажиров беге, задевая за деревья, перескакивая через кусты голубики и багульника. Торможение остолом не помогало.
– Да останови их! Привяжись за дерево! – кричала Елена Петровна. – Они убьют нас!
– Держи крепче! – успел крикнуть Гибелька и махнул рукой вправо.
Там толпилось десятка два оленей с большими ветвистыми рогами. Минуту спустя олени ринулись в сторону, собаки свернули с дороги и помчались за стадом.
Отец Мити не умел сдерживать нарту и только хрипло кричал:
– Кай-кай-кай!.. Чуй-й-й![10] Порррр!
