избавиться.
Ты рад редкостной удаче, и все же не можешь поверить в нее до конца, прежде ты стремишься уточнить еще кое-какие детали — найденная женщина любит красивую нарядную одежду, и с цифрами на руках ты четко расписываешь ей свой бюджет и объясняешь, что вряд ли сможешь ей это все обеспечить, когда у вас родятся дети, потому что платья от Версаче в Англии дороги, но женщина говорит, что растить детей можно и в джинсах, а там будет видно, она привыкла зарабатывать сама и , возможно, сумеет найти работу и в Англии.
И на Восьмое марта ты получаешь чудесный букет из одиннадцати темно-красных роз.
А ты, решившись, кажется, поверить в реальность случившегося, спрашиваешь, на всякий случай, не предпочтет ли твоя женщина к празднику вместо букета денежный перевод, чтобы купить себе то, что ей, действительно, надо, но женщина заявляет, что то, что надо, она купит себе и сама, а цветов ей уже сто лет никто не дарил, и, посетовав про себя на обычную людскую непрактичность, ты тоже посылаешь ей одиннадцать темно-красных роз, потому что тебе известно, что красные розы в России — символ любви, а их число должно быть обязательно нечетным.
По привычке все делать добросовестно ты бегаешь на английские уроки и в Интернет-кафе отвечать на письма новоявленного жениха, и, привычно преодолевая бюрократические препоны, собираешь нужные бумаги для визы.
Теперь, когда все, кажется, оговорено, тебе не остается ничего иного, как спланировать поездку в С.Петербург, что ты и делаешь, заказав билеты и попросив свою избранницу найти тебе квартиру, и она рапортует, как всегда, четко и в срок, но вместо радости и благодарности в тебе поднимается странное чувство беспокойства, определения которому ты никак не можешь найти.
Все бумаги для визы, наконец, собраны, и уже неплохо выучен язык, и назначено интервью, и твой жених приезжает, чтобы забрать тебя в Америку, но ты так измучена, стараясь успеть все в срок, мотаясь на Север и обратно, сражаясь с бюрократами, зубря неправильные глаголы, что у тебя уже нет сил радоваться приезду жениха, ты ловишь себя на чувстве искреннего удивления, а какое отношение имеет этот совсем чужой тебе человек ко всей суете и беготне, заполнявшей твою жизнь в последние месяцы.
И в день вылета в Россию это беспокойное чувство еще усиливается, ты, кажется, начинаешь понимать его природу — энергичная и деятельная женщина, которая ждет тебя в С.Петербурге, хоть и соответствует всему, что ты для нее напридумывал, не имеет ничего общего с неуловимым образом робкой девушки из вдохновившего тебя на поиски рассказа, и хоть чемодан уже собран, и пора выезжать в аэропорт, ты, вместо этого, садишься за компьютер, перечитываешь рассказ, а потом долго смотришь на красивое волевое лицо чужой женщины на экране монитора.
Ты остаешься в гостинице наедине с женихом, он хочет тебя поцеловать, но, отпрянув, ты отворачиваешься, это кажется тебе лишним.
Умом ты понимаешь, что разумнее все же не поддаваться настроению и ехать, коли уж куплен билет, но что-то сильнее тебя не дает тебе двинуться с места.
Твой жених с выражением глубокой обиды посылает тебя домой.
Ты думаешь, как объяснить свой неприезд женщине, уже, наверное, ждущей тебя в аэропорту, как оставить лазейку на всякий случай и, придумав ход, как в детективном романе, ты создаешь новый электронный адрес.
Ты пытаешься объясниться с женихом, доказываешь, что просто устала и замоталась, но он безошибочно улавливает, что главным чувством, подвигшим тебя завершить долгий процесс оформления визы, была привычка доводить начатое до конца, и, выясняя отношения, вы опаздываете на самолет, пропуская назначенное интервью в посольстве.
Ты пишешь женщине с нового адреса от имени своего, якобы, друга, что вылетевший накануне на срочный аудит в Южную Америку ты подвергся дерзкому нападению наркомафии в мексиканской сельве и теперь лежишь без сознания в маленькой больнице в пригороде Монтеррея.
Ты приходишь домой и под изумленные возгласы готовящихся к торжественным проводам тебя в Америку родных, бросаешься на диван и начинаешь рыдать.
Ты с замиранием сердца ждешь ответа, и наконец, получаешь его: женщина вежливо благодарит приславшего ей письмо «друга» и выражает соболезнования, замечая, кстати, что, по-видимому, вы с другом весьма близки, так как письма обоих идентичны по стилю.
Родственники уходят, мама ложится спать и, затихнув на своем диване, ты думаешь, что впереди у тебя все та же работа, командировки, мамин огород, а потом ты выйдешь на пенсию, не сумев сделать счастливым ни одного человека на свете.
Ты, вздрогнув, оглядываешься, думаешь, откуда она узнала, ты восхищаешься ею, ты лихорадочно пишешь ей длинное письмо от имени друга, и, придумав что-то новое, и от своего имени тоже, но она тебе больше не отвечает.
Соскользнув с дивана среди ночи, ты смотришь на будильник и понимаешь, что осталось всего два часа до отлета твоего жениха в Америку, ты вспоминаешь его обиженные глаза, тебя охватывает жалость к нему и к своей одинокой судьбе, и, кое-как одевшись, ты выбегаешь из дома, мчишься через ночной город, взлетаешь по лестнице, но, так и не нажав на кнопку звонка, спускаешься и бредешь домой.
Ты по-прежнему пишешь на досуге свой детективный роман, слушаешь пение птиц и записи классической музыки, смотришь на красивое лицо женщины на компьютерном экране, читаешь рассказ о несуществующей девушке, два этих образа никак не складываются воедино, и грустя о несбывшемся, ты мечтаешь о невозможном.
Ночное такси
Стоит поднять руку, кто-нибудь всегда остановится, в этот раз «девятка» в сумерках непонятно какого цвета, сине-зеленые буквы на фасаде ресторана освещают лицо водителя, мы говорим, куда и называем цену, зажатые у меня в кулаке сто рублей, полученные от клиента на обратную дорогу, — хорошо, что нам всем по пути. Водитель кивает, мы садимся, и полетели навстречу разноцветные огни Невского.
Девушки сидят сзади, одна блондинка, другая брюнетка, блондинка пришла на встречу с подругой, собственно, не такие они и девушки, обеим за тридцать, но в свете электрических лучей обе выглядят моложе. На Невском толпа народа даже в этот поздний час, мимо бесшумно проносятся большие черные лимузины, такие же машины во множестве припаркованы у сияющих огнями ресторанов и казино, женщины, сидящие сзади, провожают их долгими взглядами.
Брюнетка щелкает зажигалкой, спрашивает у водителя разрешения закурить. «Да пожалуйста,» — охотно вступает тот в разговор, — я и сам курю, в который раз собираюсь бросать. «И в который?» — спрашивает брюнетка с едва уловимым кокетством; с таким же кокетством она говорила и в ресторане с американцем, в то время как приглашенная им блондинка больше молчала. У блондинки большие глаза на худеньком капризном личике, короткая стрижка, она молча курит, глядя в окно.
Водитель, между тем, говорит, вглядываясь в черноту дороги, — мы уже прилично отъехали от Невского, и огней поубавилось. У него то ли случайно, то ли специально невыбритое лицо, ему, наверное, под сорок, но в глазах еще сохранилась мальчишеская запальчивость. Его речь плавно перетекает с курения на здоровый образ жизни, на катание на лыжах и романтику, он рассказывает, как ездили когда-то с будущей женой зимой в родительское садоводство, прокладывая десять километров лыжни по сугробам от станции, топили печь, кололи лед, пили чай при свечах, согревали друг друга под одеялом. Брюнетка комментирует, задает вопросы, но водитель, похоже, мало ее слушает, продолжая свой монолог. Вперив глаза в темноту, он говорит о том, как мало было надо прежде для энтузиазма, что неурядицы, вообще, проходили мимо, а удача шла в руки, наверное, от высокого душевного настроя, а может быть, высокий душевный настрой создавался от удачи, а потом пропало и то, и другое, и что было первично — это вопрос, который надо еще разрешить.
«А теперь?» — вдруг нарушает молчание блондинка. «Что теперь?» — сразу отзывается водитель и смотрит в зеркало, кому принадлежит этот новый голос. «Ездите на дачу теперь?» — спрашивает блондинка, и водитель говорит, что теперь у них другая дача с электричеством, водопроводом и ведущим прямо к даче шоссе, но они с женой и дочкой теперь туда редко ездят. «А жена та же?» — спрашивает блондинка, и водитель кивает, что жена, конечно, та же, и что семья — это святое, что касается романтики, теперь ее надо искать на какой-то другой даче и с другим человеком.
