попечительствующий святой!
Александр Невский оказался высоким, длиннобородым — нет, не мужчиной, а
Со святым покровителем отношения у Саши были непростые. Не раз грешным делом желал себе какого-нибудь тезоименного попечителя посимпатичней, помирнее нравом. Скажем, кроткого Александра Свирского или хоть великого молчальника Александра Константинопольского, основателя братства Неусыпающих. Но куда от грозного воина денешься, если родился ровнехонько 6 декабря, в день памяти благоверного князя? Неспроста же это!
Пытаясь разгадать заданную Господом загадку, Губкин прочел не одну книжку о жизни великого ратоборца. Но так и остался в недоумении. Молиться своему святому молился, а любить не любил.
В Невском ему не нравилось многое. Во-первых, всякий полководец убийца. Чем больше душ погубил, тем пышнее слава. Еще в князе было противно то, как он перед ханом Батыем лебезил. Как вольнолюбивым новгородцам носы резал и глаза выкалывал. Наконец, как, возжелав воссесть на великое княжение, привел на Русь татарские полчища. Хорош защитник земли Русской! Но не роптать же на церковь. Раз Александр Ярославич канонизирован, да еще Бог знает сколько веков назад, значит, сочтен достойным. Сомнения неуместны. И тем не менее, всю свою жизнь Губкин сомневался. Потому и глаза сейчас опустил. Не говоря уж о том, что по-земному, по-человечьи обмер. Видно, не совсем еще избавился от суетных обыкновений.
И случилось от этой последней мысли с Сашей ужасное, невообразимое. Он хихикнул.
Перепуганно, исподтишка взглянул на святого мужа и вдруг увидел, что тот тоже улыбается. Весело, легко.
«Бояться забудь, — услышал Губкин, хотя уста князя не шевельнулись. Как перед тем Ангел- Хранитель, святой обращался к нему без звуков, одной мыслью, так что все было понятно. Иногда попадались слова, которых нынче не употребляют, но и они пониманию не мешали. — Страх внизу остался. А что из-за моей святости сомневаешься, это правильно».
Оказывается, Невский слышит его мысли! Тут стало Губкину совсем совестно. Хотел он прощения попросить, но святой поднял правую ладонь (по-старинному длань
«Уж как рвали меня бесы на воздушных мытарствах за тяжкие грехи мои! Не то что тебя. Чуть не на всех двадцати небесах клочья летели. До трех тысяч покровов с меня содрали, а только до кожи не добрались. Ты вот про мою земную жизнь многое знаешь. И счел про меня и злословное, и умное, и благоглупное. Скажи за что простились мне ужасные злодеяния мои?»
Святой по-прежнему взирал на Сашу с улыбкой.
— За Невскую битву, где вы ярла Биргера в лицо копьем ранили, — неуверенно ответил, тоже без участия рта, Губкин. — И за Ледовое побоище, где вы потопили множество немецких псов-рыцарей…
Князь вздохнул.
«Вот оно, земное мое наказание. Что славят меня в веках за ненадобное, а главного дела моего не помнят. Не было на Неве никакого ярла Биргера, а всего лишь горстка разбойников. А на Чудском озере рыцарей, по милости Божией, побито всего два десятка, да шестеро в плен взяты. Невелико было сражение».
Саша изумился.
— За что же тогда? Или насвоевольничала церковь, когда вас канонизировала?
Сам понял, что сморозил глупость. Как это может церковь насвоевольничать? Да и не было бы тут святого Александра в сияющих доспехах, если б его в церквах неправильно славили.
«Потомки по слепоте своей чтут меня как Князя Войны, хотя прощен и вознесен я как Князь Мира. За то, что первым примирил русских с татарами. Мог литовцев с немцами призвать, как братья мои неразумные, и биться с Батыем до последнего человека, а не стал. Понял, что отныне и на долгие века быть нам с татарами единым народом. Если б не Божье внушение, открывшее мне глаза, не было бы страны, в которой прошла твоя жизнь. Вот в чем был мой подвиг и мое предназначение. За это, когда душа с телом рассталась, Ангел-Хранитель ее семью тысячами покровов укутал, так что хватило ответить за все мои проступки, и еще осталось. Грешен я был в жизни, алчен, в гневе лют, но с князей земных спрос другой, чем с обычных людей. Потому что государям особая сила дана. Они не столько за себя, сколько за подданных своих ответствуют. Князь может одним словом или поступком многие тьмы людей либо погубить, либо спасти. Вот Владимир Красно Солнышко, князь Киевский, мало ль зла натворил, мало ль крови невинной пролил, а за обращение язычников в милосердную веру прощен и увенчан. То же и римский кесарь Константин, и франкский король Людовик, и другие многие. Понял теперь?»
— Понял, — поклонился Саша.
«А кланяться тут не надо. Незачем. Я такой же, как ты. Тоже ожидать назначен. Ты ведь знаешь, что душе после мытарств уготовано?»
— Знаю. С четвертого по девятый день душа любуется красотами рая. С десятого по сороковой ужасается безднами ада. А по истечении сорока дней — Частный Суд, где ей определяется место ждать Второго Пришествия.
Святой засмеялся.
«Не совсем так все устроено, чадо. Ну да сейчас сам увидишь. Держись за край моего плаща, пока летать непривычно. А потом уж как захочешь».
Едва Губкин взялся за полу алого плаща, почва ушла из-под ног, качнулась вниз, вниз, и мгновение спустя обе души уже парили по небу. Вдали нежная поверхность облаков была окрашена трепетным светом. Там высились какие-то башни или колокольни, их верхушки отливали праздничным золотым блеском.
«Это святой и славный град, Небесный Иерусалим, — молвил князь. — Над ним полет душам заказан до самого Судного Дня, но повдоль-поокаём позволительно».
Они достигли высоких сияющих стен, на которые нельзя было смотреть не сощурясь, и полетели вкруг них. Сколько времени это продолжалось, Губкин сказать затруднился бы. Любоваться Небесным Иерусалимом было захватывающе интересно, а когда интересно, время будто останавливается.
По правде сказать, увидеть с такого расстояния можно было немногое. Дворцы, синие реки, просторные площади, аллеи, окруженные садами дома.
«Все эти жилища приготовлены для праведных, но пока пустуют».
— А где же души, которым предстоит здесь жить?
«На ступеньках», — ответил святой Александр. По краткости ответа было понятно, что не нужно забегать вперед. Всему свое время.
Ну, красивые дома. Ну, сад. Ну, покой и отсутствие зла, думал Губкин, оглядывая Город. И это навсегда?
Князь опять рассмеялся.
«Не бойся, не заскучаешь. Каждый дом это не просто стены да крыша, это целый мир. Сколько душ, столько и миров, для каждой свой. Что чистому сердцу мило, то там и будет, а что противно, то сгинет. Так у нас говорят. Сам-то я этого еще не видал. Как и все, ожидаю. Но и ожидание сладостно».
Он взял Губкина за руку и повлек прочь от чудесных стен.
— Куда, куда?! Рано еще! — закричал без слов Саша, не успевший насмотреться на Небесный Град. — Сам ведь говорил, шесть дней!
«Да, шесть. И они миновали».
Лик Невского посуровел.
«В приятности время летит быстро. Не то что в тяготе. Но без тьмы нет света, а без сострадания благости. Нам пора спускаться в Преисподнюю».
Они ухнули вниз, да с такой скоростью, что у Саши внутри все сжалось. Ни вдохнуть, ни
