или там наточенные колы с лопатами.
У Фаины Александровны, как чувствовала, на том самом месте была свежевскопанная грядка, под огурцы унавоженная, внизу прутышки смородиновые – целый метр для тепловой подушки, как любит нежинский огурец, так все и было.
Ну и трава кругом – гусиные лапки с желтыми соцветиями. Туда-то, сгруппировавшись после подлого тычка ногой под зад, и шмякнулся спиной знакомый вам Сергей Сергеич Фазанов, тутошний Пухляковский старожил и местный житель. И вдобавок жених Ф. А. Хвостовой.
Когда Валентин Михалыч глядел на эллипсоид полета «старого селадона», как между собой называли Зоя и Валентин деда Сережу, то от возбуждения сам чуть не сиганул вслед за дедом, что вполне могло закончиться ой как плачевно, ой-ой-ой. Лучше не волноваться!
Поэтому, с трясущимися от радостного возбуждения ногами, Валентин целых двадцать пять минут спускался с крыши, и когда Зоя помогла ему слезть с лесенки, держа Валентина за спортивные штаны:
– Ну? – вытирая полотенчиком струйку слюны изо рта супруга, спросила Зоя. – Ну-ну-ну? Нунушки?
Валентин только обезоруживающе улыбнулся.
Обычно, когда Валентин улыбался, Зоя говорила тихо и с выражением:
– Мой Валентин даже мухи за свою жизнь не обидел. Даж-ж-же мухи!
Все, абсолютно все верили Зое.
А вы не-е-ет?.. Ах, какие же вы! Людям надо верить, положено верить, а иначе вас сочтут плохим слоном в хрустальном магазине жизни.
Там, за сеткой-рабицей, которая разделяла на два больших ломтя хвостовский участок, помирал разбитый в лепешку, в ничто, в мокрую трясогузку престарелый Файкин ухажер.
Га-га-га-га-га!
Нафигулины истово перекрестились. Валентин снял холщовую кепку с лысой головы, Зоя поправила рыжий парик, и они гуськом пошли в свою серую покосившуюся за девять лет терраску, на которую им было жалко даже половины гвоздя.
Через три минуты кровать в Зоиной половине заскрипела и скрипела ровно семнадцать минут, с половиной.
Как у молодых.
Не вдова
Если бы, если бы они видели, как дед поломанным кузнечиком лежит на свежей грядке и не шевелит не то что рукой, или там какой ногой, даже пальчиком...
Два дедовых внука с первобытной яростью мутузили друг друга за то, за что обычно не бьют, но в головах у близнецов ворошилось та-акое, известное только им двоим, куда соваться – равносильно доброму порыву прочесть лекцию о дружбе осам в их гнезде под самыми стропилами...
– Улю-лю-лю-лю! – вопили близнецы, врезаясь друг в друга, как два скорых поезда, но Сашка, нелюбимый дедов внук, в отличие от Сереги, любимого, краем глаза успел заметить большую птицу, которая спикировала с дома старой бабки-соседки, ну той самой... невесты без места – у которой жених без порток. И оттолкнув брательника в самую крапиву, Сашка набрал побольше воздуха в свою грудную клетку и завопил:
– Бжжж-им! – и помчался к забору, перелез по-котовски быстро и, оказавшись в чужом огороде, побелел как мел.
– Блин!
На грядке лежал родной дед, дед, который и пончиками кормил, и даже покурить первый раз дал, правда, один только раз в день Победы, когда все мужики и пьют и курят за тех, кто не дожил до этого светлого дня.
Сашка начал рыдать, он уже понял: с крыши упала не птица, а дед, а Серега этого полета не видел и побежал по инерции к деду, который, как выпьет, так на земле отдыхает всегда, и не только в летнюю теплынь.
– Пошли, давай, старый, – повернув деда на бок, потряс его Серега. Дед застонал. – Чего разлегся на чужих огурцах?
А у бочки с водой стояло корыто на колесах, тетя Фаина возила в нем всяческую тяжесть. В корыте лежал чистый мешок с остатками травы.
Сережка с Сашкой недолго думая закинули своего наилегчайшего деда в корыто и повезли домой в соседний двор.
И когда Фаина Александровна без пятнадцати шесть подошла к дому с коровой и увидела распахнутый настежь дом, отсутствие милого корыта и грядку огуречную, да в таком похабном состоянии, что у тети Фаи опустились руки, а тут еще Зоя со своим:
– Что ты падаешь?
Тетя Фаина подумала, раз нет корыта, значит, дед поехал за травой, а что он и к ночи не приехал, ну значит, запамятовал, старый дед-то – не молодой.
Но и утром Сергей Сергеич не пришел, и к вечеру... На третий только день дедов сын Сережа притащил на веревке корыто и спросил:
– Тетя Фаина, ты бы, что ль, решала наконец – пойдешь за мово отца жить или еще будешь кобениться? Второго полета с крыши мой батя не переживет.
Тетя Фаина где стояла, там и упала.
Все в конце концов прошло. У деда Сережи срослись все хрящи где-то через месяц. Тетя Фая его отпаивала варенцом, а что касается отчего и как произошел тот полет с крыши, дед Сергей вспомнил и сообразил, только как пошел на поправку, но сыну своему ничего говорить не стал... Хотя зря, ну потряс бы Сережа Валентина. Не стал говорить, но сам не забывал, помнил.
А вот касательно замуж тетя Фаина начала думать – уже без кокетливых «не-не-не» и всяких несерьезных «не трожь мой передник».
Потому как, если полез какой мущина на крышу в Соборске ради какой женщины, – это почти девяностопятипроцентное замужество. А уж если упал этот добрый человек с той крыши, хочешь – не хочешь, а можно считать, ты уже замужняя, если, не дай, конечно, Бог, – не вдова.
– Тьфу-тьфу-тьфу!
Не вдова, не вдова.
Раньше
Вот раньше-то будто мешало что, а тут с весны как пошли неприятности, одна другой неприятней! Зато как приятно, дед Сережа что-то делает в своем огороде и заглядывает через забор:
– Ты тут, Фаина?
– Ну...
– И я тут.
Палкой по голове
Начался и шел июнь, а у тети Фаи, наконец, открылись глаза на все. Первым делом ей вдруг вспомнилось, как во время похорон мамы тащил Юра в свою машину старую мамину икону в медных цветах – ох... И как грозился разлить ртуть по всему дому, если Фаина не отдаст ему приглядную часть дома – ох. И самое непонятное, как получил он Фаино согласие на дом и оформил все бумажки, потом только три раза за девять лет приезжал в Соборск, все про здоровье ее расспрашивал и про вещи.
– Выходит, не дом ему был нужен, а бумажка на него? – спрашивала тетя Фаина у коровы.
Корова отворачивалась.
Зоя...
Тетя Фая целый месяц после – «зарежь корову» не спала, легче самой умереть, чем корову, хотите верьте, хотите нет.
– Вот тебе и родненькие братик и сестра, – уписывая творог со сметаной, подливала масла в огонь Маруся Подковыркина, сидя в Фаиной кухне за клеенчатым столом. – Пересушила ты, Фая, творог, – поев еще, отодвинула блюдо Маруся.
– А помнишь, как Валька с Юркой, ноги колесом, а помнишь?.. – начинала Маруся, озираясь в поисках коробки с ландрином.
– Отстань, – говорила тетя Фая и рассматривала в сотый раз свои ладошки, какие они сморщенные и
