Воин, вышедший рязанцам навстречу, сказал боярину Кобяку: хотят, мол, с князем говорить. А Клим со своими стоял, ожидая, поодаль.
– А ну, чего скажут? – рассердился Олег. Клим подошел и поклонился.
– А пришли мы, государь, спросить.
– Спроси.
– Слыхали мы: Московский князь скликает воинства на ордынцев. Рязань послала нас, господин Ольг Иванович, проведать: охочь ли ты и мощен ли идтить в тот поход?
– Куда?
– На ордынцев. Весь двор, полный людей, ушей – гулкий, как набат, двор, – внимал этим словам Клима. Не было при себе меча: рассек бы Клима надвое, и это был бы ответ. Но здесь много ушей, а Москва рядом. Покусывая бороду, Олег отвернулся от Клима; глядя поверх крыш, небрежно ответил:
– Все спросил?
– Ждем твоего слова, государь.
– Рать собирается, оружие запасено, а будем ли биться, поглядим.
Время покажет.
– То-то и оно, государь, – нету времени глядеть. Русь биться будет.
– А татары Рязань спалят. Забыл, как было?
– То-то, что не забыл. Город спалят – другой поставим, а Русь спалят – встанем ли?
– Прикажу – встанете!
– Оружия, говоришь, государь, напас? А будет ли кому нести то оружие?
– Забыл, как Москва нас била?
– Это при Скорнищеве-то? – спросил один из пришедших с Климом. – Мы все помним. За дело били, за русское дело били. Потому и побили нас, что их дело правое.
– Ты что это говоришь?
– Сам слышишь!
Олег обернулся, чтоб кивнуть воинам. Но успел опомниться: если бить, надо втайне. Дмитриево ухо длинно.
– Надо будет – кликну. Идите.
Но рязане стояли.
– Ну?
– Ты сперва скажи! – спокойно настаивал Клим.
– Не вашего ума дело.
– Народ, государь, своим умом живет.
– И что ж у него на уме?
– На Орду просимся, а за Орду нас не жди. Это наше слово.
– А ну-ка, пошли отсель. Так и скажите: за кого поведу, за того пойдут!
– Поглядим, князь.
Тут уж бояре, косясь на Олега, кинулись на ходоков и оттеснили их от Олега.
Бледный, он пошел на крыльцо.
– А что ж, как с конем, государь? – спросил конюший.
С ненавистью Олег посмотрел с крыльца вниз во двор – рязане уходили в ворота. За воротами их ждал еще народ; толкались в толпе женщины. Людей было много.
Стиснув зубы, Олег прохрипел:
– Готовьте коня. Понадобится.
– Какое к нему седло-то прилаживать?
– Черкасское, серебряное. А по золотому потники надо подогнать. Оба надобны.
Только дома, в каменных сводах, как в надежной пещере, он мог затаиться от своего города. Терем стоял высоко, князь смотрел на деревянные вырезные и тяжелые брусья города. Коньки крыш теснились ниже Олеговых окон. Подняв глаза, он смотрел, как небо затягивают прозрачные облака.
– К туману, что ль?
Больная нога заныла. Досадливо он потирал ее, словно боль можно стереть и стряхнуть, как пыль.
А конь уже загремел, топая еще не кованными ногами по круглому помосту темного денника. Люди от крыльца расходились, уже забыв о коне, говоря о дерзостной речи кожевенников, разнося ее по городу, по пригородам, по всему княжеству, по всей Руси.
Клим шел спокойно: в эту ночь, еще не забрезжит заря, они пойдут из Рязани.
