Уже совсем стало смеркаться, а дождь не переставал. Кирилл заторопился.
В городе лаяли собаки. Пахло с огородов и дворов свежим навозом, ботвой. Сырые пятна чернели на бревнах строений.
По свету в окне Кирилл опознал постоялый двор. Тут, в слободе, не въезжая в городские ворота, он и остался ночевать.
В большой избе было темно и тихо. Лучина тускло горела в стороне от стола, и пламя стояло, как увядающий цветок, подсохший сверху, – пламя всегда напоминало Кириллу какой-то цветок, растущий на берегу Босфора.
Люди, молча сидевшие у стен по скамье, показались ему знакомыми: может, среди них есть те, которые два года назад видели его позорный исход из Коломны? Все смотрели на него, но никто не шевельнулся. Кирилл перекрестился в угол и сел.
Он скоро догадался, почему все молчали: здесь слушали побывальщину; старик сказитель на чурбаке возле печи отпивал квас из большой уполовни.
Кирилл вошел в перерыве между событиями: Илья, оседлав коня, выехал в чистое поле навстречу врагу. Это была та же песнь об Илье и Калине, которую Кирилл впервые слышал от Тимоши.
Старик поставил уполовник на кадку и обернулся к Кириллу:
– Да, так, значит, об Илье и Алине песня складена. Послухай, гостюшко.
'За купца меня принял', – подумал Кирилл. И пока старик отирал ладонью волосы вокруг рта, готовясь продолжать, Кирилл толкнул мальчишку, сидевшего у его скамьи на полу:
– Подь, отроче, поглядь коня.
Мальчишка поспешно ушел, а Кирилл подумал: 'Пусть и впредь за купца чтят'.
Он оглянулся – кто тут хозяин? Надо бы еды спросить. Старик же сказал ему:
– Потерпи малость. Вместе и поснедаем. А пока послухай.
– Пой, пой, отче. Я повременю.
Старик-то и оказался хозяином.
Он допел неторопливо и складно. Он пел короче, выпустил троекратный наезд Ильи, и песня вышла крепче, как удар меча.
– А я слыхал: не с Алином, а с Калином Илья бился.
– Это кто как называет, все одно – татарин. Да давно ль слыхал?
– Да вчера.
– То-то! А то уж я помыслил, не прежде ли когда. Нет той песни, какой я бы не слыхивал.
– Спеваешь?
– Надо ж дорожного человека приветить. На то и живу.
– Ну, приветь, коли снедь сыщется.
– Повремени маленько. Сейчас хозяйка корову выдоит.
Заезжие оживились.
– Хороша песня, – сказал один.
– А не бывать тому, чтоб татар побили! Сразу не сломили, теперича сил не собрать, – усомнился белоглазый рыжий парень.
– Аль слеп? Войско-то видал?
– Войско не малое. Вот богатый гость насшибает рубликов. – А чем? – спросил Кирилл.
– Сшибешь, говорю, рубликов. На то небось и за войском гонишься.
– А ты меня почему за гостя чтишь?
– Да по сану, да и по жуковинью видать. Что ж, мы людей, что ль, не видывали? Да только скажу, не первой ты тут идешь, вашего званья там как в Москве на торгу.
– Много?
– А купец только и ждет, где б кровью запахло, – там рубли шальные, все одно помирать.
Кирилл пригляделся к мужикам повнимательнее – им-то куда в такое время спешить? Один особенно вороват показался – в глаза не смотрит, сидит, как сова, в темный уголок схоронился от света. А вострая бороденка никак укрыть плутовского рта не может.
Заметив на себе взгляд Кирилла, он принялся зевать и крестить зевоту.
'Наводит тень на плетень', – подумал Кирилл.
– Далек ли ваш-то путь, братцы?
– К Звенигороду на ярмонь.
– Далеко направились.
– Пироги печь, – сказал другой, – наше дело такое.
– Пироги-то с требухой, что ли? – спросил Кирилл, прямо оборотясь к остробородому отщепенцу.
