поставлена была непомерно обширная, и двигался он, будто сгибаясь под ее тяжестью.
– От паук! – залюбовался Кирилл.
Старец выглянул в лаз и свистнул. Его пронзительный свист раскатился окрест.
'Сзывает!' – задумался Кирилл и пошевельнул путами.
Узы стянуты крепко, да вервие гнило. Напрягшись, Кирилл порвал одну из петель. Но старец вернулся и вынул нож:
– Ну-кось, теперь скажешь себя?
– Сядь-ко в ногах, слухай.
Старик недоверчиво пригляделся и наклонился, чтоб сесть.
Изловчившись, Кирилл поджал ногу и с размаху ткнул хозяина в грудь; отвалившись в угол, старик беспомощно взмахнул руками.
Кирилл распутался и выволок его к свету.
– Господи, прости прегрешение мое!
Он вырвал из стариковых рук нож и срезал с себя остальные петли.
Старик наконец отдышался. Маленькие глаза бились под бровями, как рыбки в сетях.
– Ну-ка! – приступил Кирилл. – Кто ж ты таков? Я к те ночлежить пришел, а ты мя петлями оплел.
– А хоробр и хитр ты!
– Не тебя ль спужаюсь?
– Глядь, не пожалей.
– Тебя-то?
– Да не, себя.
– Зачем ты связал-то меня?
– Коня путают, чтоб далеко не ушел.
– Ин ладно, погляжу и я, к чему такой сон снится.
И не гнилой паклей, а сыромятным ремнем он крепко и туго связал хозяина.
– Придавить тя всегда успею. Сперва погляжу, не сгодишься ли на что.
Как зовут-то, лешак старой?
– Так и зовут.
– Ладно, полежи маленько.
Он вышел и сел у лаза. Роса уже поднималась. Стлался туман, сквозь который просвечивало зеленое небо. Конь откликнулся на Кириллов свист.
Время было ехать, да тревожил старик. Неразговорчив, что-то таит, какую-то силу за собой стережет. Кириллу чудилась неведомая опасность в этом старике. Надо было сперва разгрызть такой орех.
Кирилл разогреб золу, раздул на бересте пламя, наломал сушняку.
– Ты тут жить, что ль, собрался? – спросил из шалаша леший.
– Нет. Некогда. Пятки те погрею, чтоб язык оттаял.
Старик скорчился в своем углу. Кирилл догадался, что тот силится сорвать ремни.
– Каковы? – спросил Кирилл. – Добрые ль ремни в Коломне мнут?
– Чтоб те…
– Может, заговоришь теперь?
– Поспею.
Кирилл подтащил старца к костру и слегка пригрел ему ноги. Старец поморщился, но смолчал.
Кирилл задумался:
'Ежели так таится, что-то тут есть. Опасается, подозревает меня.
Поелику так, спытать непременно надо!'
Он заголил старикову спину и хлестнул плетью. Старик охнул, но смолчал.
Кирилл долго мучил его – хлестал, подогревал. Стариково сердце стало заметно остывать, а язык – оттаивать:
– Ох, чего те от меня надо, право?
– Ну-ка, слухаю.
– А что я знаю?
– Как те зовут-то?
