повыше встать, снизу вверх он нападать не может. А прочий зверь сам человека опасается, далеко обходит. Одна лишь рысь неслышно крадется следом, таится, изловчается, иной раз ждет на ветвях и вдруг валится сверху и терзает, не дав опомниться. У нее-то и перенял свою повадку Кирилл – выждать и накинуться: врагу еще надо опомниться, а ты уж одолел. Каждый норовит перенять силу сильнейшего. Кирилл был силен: его растил лес.
Почудился в лесу блеск рысьих глаз. Но кони спокойно щипали обмерзшую траву.
Навалили ельника внутрь осека и поверх постелили епанчу – одну на троих. Вынули еду из седельных сум: Клим свою, а Кирилл Бернабову.
– Дам твоим пальцам размяться, – сказал Кирилл. – Ко сну вновь свяжу, не гневись.
Бернаба с наслаждением высвободил руки.
– Тоскуешь по Мамаю-то?
Клим предостерег:
– С глаз не спускай – уйдет!
Бернаба ответил по-татарски!
– Не знал тебя!
– Что он? – не понял Кирилл.
– Кается, что в Орде меня не покончил! – засмеялся Клим. И строго сказал генуэзцу:
– Впредь знай: меж нами не бывает рабов, мы и в рабстве глядим на волю.
Бернаба отвернулся и долго молчал, глядя, как в лесной тьме стоят неподвижные тени. Потом протянул Кириллу руки:
– Вяжи и отпусти спать.
Но Кирилл связал ему и ноги.
– Спи.
Бернаба лежал и прислушивался.
Говорил Кирилл:
– То и со мной было в Царьграде: Русь вспоминал. На материнском дворе росли три березы. Страшной толщи у них стволы. Втроем не охватишь. В дупло голова влезает. Похвалялся перед греками: велики, мол, березы у родимой матушки, таких дерев в Цареграде нет! Вернулся на Москву, весь город поиначен, а березы стоят – махонькие, курчавятся. Каждую свободно смог обнять и обнял. То не материнские березы убавились, то сам я возрос!
Таково приходить домой.
Бернаба слушал.
Он не заснул, когда все уснули. Лишь под утро ненадолго свело ему сном глаза. И показалось, что не успел даже глаз закрыть, как Кирилл толкнул:
– Пора!
В лесу еще длился мрак. Но Клим уже стоял, доставая еду. Он протянул Бернабе кусок подсохшей лепешки:
– Подкрепись.
А Кириллу дал изрядный ломоть баранины, облепленный белым жиром.
Когда ж Кирилл протянул и Бернабе от того куска, Клим остановил:
– Обойдется!
Но Бернаба неожиданно улыбнулся:
– Ладно, Клим. Я тоже гляжу на волю; только воля моя не здесь.
– А зарезал бы, если б снова в Орде сошлись?
– Нет.
– Ну, возьми, ешь. Ежели правду баешь.
– Правду.
– А все ж приглядывай, Кирилл. Уйдет!
– И то правда, – согласился Бернаба. – Приглядывать надо. Могу уйти.
Мгла прояснялась. Пошли вперед, пробираясь к Перевитску. Туда хлынуло много беженцев из Рязани.
'Верно, и Анюта ушла туда!' – думал Кирилл.
Бернабе он теперь аркан не на шее стянул, а промеж связанных рук так ордынцу было легче смотреть на свет.
Днем блеснул просвет. Выбрались к городьбе, окружавшей небольшое поле. На жнивье кое-где лежали клочья и вороха соломы, но, видно, ток был не тут.
Объехали городьбу, отыскивая тропу к деревне. А тропа привела опять к городьбе, но здесь был разметенный ток: видно, деревня рядом.
