Намереваясь взглянуть на Бурсу, где пребывал в ту пору султан Баязет, Мулло Камар, остерегаясь дорожных случайностей, отыскал армян-менял и тяжелую ношу своей счастливой выручки сдал, взяв взамен несколько невзрачных лоскутков порыжелой кожи, где менялы выжгли калеными клещами их тайные знаки. Но прежде чем надписать имена своих собратьев, от коих намеревался Мулло Камар востребовать деньги обратно, меняла спросил, далеко ли направляется почтеннейший купец.
Мулло Камар заколебался: где ему понадобятся деньги? Везти ли их в неприкосновенности в Самарканд и вручить из рук в руки казначею Повелителя Вселенной, закупить ли здесь товары и с выгодой сбыть где-нибудь по пути к Самарканду?.. Мулло Камар не ценил денег, если они лежат в кошеле, увязанные крепким ремешком, или заперты в сундуках. Деньги лишь тогда радуют и кормят человека, когда вырываются на чужом базаре из рук, становясь товарами, а потом, на других базарах, возвращаются, удвоившись в числе. Даже если при неудаче число их уменьшится, когда-нибудь они возрастут снова. И в этом — вся жизнь торгового человека.
Мулло Камар колебался: вдруг перед ним раскинутся соблазнительные товары, можно ли не взять их, не попытать счастья?
Он попросил армянина написать имена менял в Бурсе, в Сивасе, в Эрзинджане, в Арзруме…
— О! — воскликнул меняла-армянин.
— Разве знает купец, где его ждет товар? — пояснил Мулло Камар, заподозрив менялу в нежелании написать столько имен.
— Я не о том! — возразил армянин. — Но это — дороги по нашей земле!
Другой армянин осторожно намекнул на разорение, постигшее их далекую родину:
— Там теперь что купишь?
— Купец редко знает, что за товар ждет его впереди, — повторил Мулло Камар.
Переглянувшись, армяне удержали Мулло Камара:
— Вы ищете караван на Армению?
— Сперва я поеду в Бурсу.
— Из Бурсы вы поедете в Армению?
— Если на то будет воля аллаха…
— Мы уважаем волю аллаха, но спрашиваем о земных помыслах раба божьего.
— Помыслы есть: из Бурсы — через Армению…
— Я вас отведу к караванщику. Он позаботится о вас, пока вы достигнете Бурсы. Там он вас перепоручит другому караванщику, а тот позаботится о вас по пути через Армению.
Мулло Камар понял, что у менял зародились какие-то замыслы, и забеспокоился, с надежными ли людьми связал он свои деньги:
— Зачем мне обременять вас заботами?..
— Мы вам предлагаем дело. Торговое дело.
— Если это действительно дело…
— Города Армении разорены. Хромой джагатай разорил наши города, наш народ. Огню предал священные камни монастырей и храмов…
— Камни в огне не горят! — возразил Мулло Камар.
— Но сгорают священные реликвии и книги. До нас дошли люди оттуда, донесли вопль и воззвания пастырей наших. Здешние армяне дали обет выкупить из плена все наши книги. Какие удастся спасти, выкупим, чтобы хранить их в христианских землях, в надежных местах. Мы послали в Армению наших людей. Но люди не вернулись. Вы мусульманин. Вам дороги открыты. Вы знаете торговое дело; в ваших руках много денег… Если дадут хорошую цену, почему бы и не привезти товар?
— А цена?
— На вес серебра. И оплатим дорогу.
— Щедро! — признался Мулло Камар.
И тут же забеспокоился: 'Проговорился!' Не в его привычках соглашаться, не поторговавшись… Но и не просить же на вес золота, — он понимал, что это немыслимо: они прямо и твердо дали цену и выставили условия, от каких дельный человек не отмахнется.
Тут же он думал: 'Этот товар дорог для армян, но для тех, кто владеет им, не умея читать по- армянски, такая добыча — лишь обуза! Взять почти даром — продать на вес серебра!'
И он повторил:
— С ценой согласен.
— Когда ждать вас обратно?
Этого Мулло Камар еще не знал: воля повелителя неведома. Отпустит ли Тимур своего купца, когда Мулло Камар выложит ему такую выручку!
А сам тут же смекал: 'Ведь и у самого повелителя в добыче найдется немало армянских книг. Зачем они повелителю, если безмолвные пергаменты не обратить в звонкое золото?..'
— К лету! — ответил Мулло Камар. И это был крепкий торговый сговор.
— О себе дайте знать через встречных караванщиков. И не бойтесь, сколько сыщете книг, мы все возьмем.
— Вы щедры! — с удивлением посмотрел Мулло Камар на собеседника.
— Скупайте смелее! — настаивал армянин. — Не просчитаетесь. Как для вас хождение в Мекку есть благочестивый подвиг, так для нас — спасение наших книг, ибо это — наш обет богу.
Они говорили ему, что несколько десятков книг удалось достать. Они внесли их вкладом в армянский монастырь в Венеции.
Заботу о Мулло Камаре поручили хлопотливому греку, уводившему свой караван до далекой Бурсы.
Шесть ворот у города Халеба.
Мулло Камар переселился в душный, пыльный караван-сарай у тех ворот, через которые уходил караван грека.
Здесь толклось много разных людей, — кого любопытство влекло в далекий путь; кто вьючил изделия Халеба, чая выгод; кто глядел на дорогу, кого-то ожидая с той стороны. В многоязыких перекликах, в пестрой сумятице Мулло Камар, день за днем ожидая, пока грек навьючит своих верблюдов, размышлял о книгах Армении, удивлялся армянской щедрости и упорству, изредка, когда хотелось покоя, вынимал книгу Хафиза, с которой не расставался, храня ее в тесном мешке вместе с клинками дамасской стали…
Наконец верблюды взревели, колокольцы звякнули, и однообразная дорога по знойной пустынной стране повела Мулло Камара в Бурсу.
Даже после тенистых фисташковых рощ Халеба Бурса явилась купцу подобной раю. Могучие кипарисы царственно покачивались, заслоняли ясное, как весной, небо. А там, где деревья расступались, из-за их темной зелени проглядывали стройные мечети, купола мавзолеев, гордые арки дворцов. Под сенью широко раскинувшихся чинаров журчали ручьи, звенели медными кувшинами женщины, окутанные светлыми шелками. Пели продавцы и разносчики. Степенно и торопливо шли арабы в широких бурнусах, турки в тяжелых шерстяных чалмах и в широких складчатых штанах из верблюжьей шерсти. В белых длинных рубахах и черных безрукавках, громко разговаривая, куда-то спешили греки. В тонких тканях и как бы прозрачные от белизны их одежд, звонко стуча твердыми каблуками, сдержанные в движениях, прохаживались круглоглазые мавры. В синих камзолах, запахнутых на груди, сурово шли черноволосые армяне. Вездесущие генуэзцы проходили пружинистым шагом. И всюду сновали мальчишки, облаченные в такое рванье, что лишь их родители могли определить, к какому народу принадлежат толпы этих неугомонных ребят. Они перекликались и переругивались, мешая слова множества языков. И если б не повелительные окрики стариков, они когда-нибудь смешались бы в какой-то новый единый народ, ибо радости, заботы, земля и небо Бурсы — все было у них общим и для каждого на всю жизнь родным.
Но над этими улицами, над базарами и толпами, на крутой горе, как бы висят над городом могущественные стены крепости, сложенной еще для защиты от Вавилона или от фараонов, подновленной римлянами, а ныне занятой челядью и воинами султана Баязета. Там, в мечети святого Дауда, перестроенной из древнего армянского монастыря, Баязет молится. Из тех вон похожих на замочные скважины окон он смотрит в бесконечный простор. Ему видно оттуда, как стая белых птиц улетает в сторону Мраморного моря, а может быть — к Босфору, к башням Константинополя…
