Сурин ждал внизу, пока лейтенант сбегал за инструментом. Вернулся он уже в сопровождении двух оперативников.
— Нет ломика! Давайте вот этим попробуем, — он протянул Сурину длинный металлический стержень, — подденьте только, а я подниму.
Через какое-то время крышка подалась, и они спустились вниз по металлической лестнице. Застоявшаяся вонь канализации почему-то подействовала на Сурина возбуждающе. Он встал, широко расставив ноги, и прислушался. Оперативники спускались следом, их маленькие автоматы со звоном колотились о металл лестницы.
— Какого хрена здесь так воняет? — спросил один из оперативников. — Сколько лет назад воду спустили?
— Здесь давно спустили! — отозвался другой оперативник. — Но, я так понимаю, на АЭСке до сих пор ссут. Система-то, наверно, одна?
«Глупость какая, зачем я сюда полез?.. — направляя луч фонарика вдоль грязно-серой трубы, подумал Сурин. — Действительно, система одна. Даже если та дамочка и уходила по этой вонючей трубе, то что ее сверху на свежем воздухе искать, что здесь — одинаково. Нужно весь город облазить!..»
Труба изгибалась. Он прошел несколько поворотов, зачерпнул ботинком густую холодную жижу, выматерился и, возвратив фонарик лейтенанту, вернулся наверх. Когда он вошел в дежурку, Гребнев сидел за столом и что-то отмечал в своем списке.
— Ну что там? — спросил он лениво. — Нашел свою мегеру в мехах?
— Нет. Не нашел. Потому что не искал.
— Я тебе вот что скажу… — Сурин заглянул через плечо Гребнева и увидел, что тот рисует на полях списка пропусков аккуратные женские ножки в туфельках. На списке красовалось уже четыре законченные картинки, и Гребнев работал над пятой. — Ты правильно придумал. Конечно, если кто-то прячется в городе, он пломбу с парадняка срывать не станет, глупо. Но люк, ведущий в канализацию, которой он пользуется для безопасного перемещения, постарается чем-нибудь заложить. Так что я думаю… — Авторучка осторожно вывела тонкий длинный каблучок. — Я думаю, нужно проверить хотя бы в пределах ближайших зданий. Я вообще не понимаю, почему этого до сих пор не сделали. Ведь ежу ясно, зеки эти мертвые по канализации лазили. Да, по-моему, и разговор уже был. Нужно только проверить, где проход закрыт, а потом эти здания раскупорить снаружи и осмотреть как следует.
— А чего это у тебя? — спросил Сурин, улыбаясь и тыча пальцем в рисунок.
— Это женские туфли! Разве не похоже?
— А я думал, окорочка! — нервно усмехнулся Сурин. — На окорочка похоже вышло. Телячьи!
6
Боли не было, и из любопытства Максим Данилович ходил по дому. В одной из квартир он обнаружил градусник за стеклом. Высокая узкая колба была наполнена фонарным светом, но красная черточка терялась. Максим Данилович потер пальцами стекло, подышал, опять потер.
— Минус один! — сказал он. — Холодно!
Будто слегка дотронулась до левого бока чья-то невидимая рука. Потянула. Последовав за Тихоном, он вышел на лестничную площадку. Было слышно, как шуршат этажом ниже какие-то тряпки, выбрасываемые Зинаидой из шкафа. Было слышно, как женщина тихонечко скулит: то ли плачет, то ли сходит с ума.
«Наверное, завтра к вечеру уже в Киеве будем, — подумал он. — Хорошо бы… А она не старая совсем тетка, не старая… — В боку опять потянуло, и Максим Данилович оперся ладонью о кафельную стену. Стена была холодной и гладкой под перчаткой. — Сколько ей лет, интересно? Спрошу ее».
— Чердаки они не проверяют, нечего там проверять… — звучал где-то впереди, выше по лестнице голос Тихона. Гуляло по голубому кафелю стен, по дерматину распахнутых дверей, по коричневым перилам лестницы легкое пламя свечи. — Месяц назад дозиметристы ходили, так выше четвертого этажа и не полезли, сволочи, заленились… Правда, недавно двух мертвых зеков в квартире нашли, стали наезжать. Ну все равно все здания не осмотришь. Город целый. Приедут человек двадцать, побегают по лестницам со своими автоматами и уедут… Они же не знают, где искать… А кабы и знали, мы их раньше заметим…
На следующей лестничной площадке Максим Данилович приостановился, перевел дыхание. Опять потянуло в левом боку. Зачем-то потрогал кончиками пальцев губы, распухшие и сухие, нарочно покашлял, вытянул из кармана куртки пачку папирос, прикурил от спички.
— Ну, ты чего там застрял? — послышалось сверху. — Поднимайся!
Он не задул спичку, и она догорела в пальцах, рождая маленькие тени. Еще раз затянулся поглубже, прикусил картонный мундштук. Боль налетела и охватила его моментально, все тело, как тогда, в машине. Спичка прожгла перчатку. Острый крючок, вонзившийся в левую сторону живота, потянул вверх. Мрак перед глазами колыхнулся, поплыл… Папироска выпала из пальцев и покатилась по ступенькам.
— Сейчас! — сказал он и, ухватившись за перила, сделал несколько трудных шагов. — Помоги мне! — прикусив губу и от вкуса собственной крови обретая хоть какую-то твердость, попросил он через силу. — Больно очень! Помоги!
Все-таки удалось не закричать. Максим Данилович только сильно скрипел зубами. Он даже не упал ни разу. Опираясь на руку Тихона, он дошел на своих ногах до верхнего этажа — казалось, восхождение по лестнице продолжалось несколько часов — и рухнул на какую-то лежанку. Как потом стало видно, на низкий диван. Закрыл глаза и провалился в ад. Когда он открыл глаза, боли не было, только тупо стучало сердце, отдаваясь почему-то в бок.
— Тебе когда в последний раз укол делали? — склоняясь к нему, спросил Тихон.
Максим Данилович увидел в руках его шприц. Борода смешно шевелилась, глаза за желтыми очками улыбались.
— Не помню, в больнице, наверно, не помню…
— Как ты еще живой?!
Максим Данилович неожиданно для себя просто присел на диване. Его удивило, как вокруг жарко. Это было маленькое помещение, комната метров восемь, окно задвинуто шкафом, и из-за полировки торчат тряпки. Несколько дорогих мягких стульев, возле двери узкий зеленый буфет, забитый банками и какими-то пакетиками. Впритык к дивану, на котором он сидел, стоял еще один диван. Человек спал, накрывшись с головой серым пледом, только по светлому локону, торчащему наружу, и по сдавленному кулачку с обручальным колечком можно было определить, что это женщина.
— Сколько вас здесь?
— С ней четверо.
Тихон закатал рукав и зубами затянул выше локтя резиновый жгут. Отчетливо выдавились сквозь кожу плотные синие вены.
— Уколы делать умеешь?
Максим Данилович кивнул. На столе горела керосиновая лампа, рядом с лампой спиртовка, на спиртовке коробочка стерилизатора. В открытой картонной коробке лежали, как стеклянные патроны, небольшие ампулы с красными маркировками.
— Предупреждать надо! — сказал Тихон, пинцетом вынимая из стерилизатора новую иглу. — Будь любезен, уколи. Я и сам могу. Но знаешь, иногда хочется, чтобы кто-то другой тебя уколол для разнообразия.
— Она не может? — показав глазами на спящую женщину, спросил Максим Данилович. — Нет!
— А кто она?
— Отсюда, из Припяти, у нее вся семья погибла. Отец и муж, оба были пожарниками первой волны. Двое детишек тоже… — Он понизил голос до шепота. — Несчастная женщина. Ее сюда недели три назад привезли, думали, что покажет, где спрятан контейнер. Думали, знает. А она ничего не знает… Наврала!..
— А что за контейнер? — осторожно спросил Максим Данилович.
