Виктория видела его через полупрозрачное стекло. Черты лица расплывались, не желая соединяться воедино. Вот появились чьи-то знакомые до боли серые глаза. Они смотрели на нее в упор, словно желая получить ответ на какой-то очень важный вопрос. Над губой топорщились первые усики, а голос звучал немного резко: «Ты всегда делаешь то, что велит мама?» Серебристым переливом звучал ответ: «Нет, но родители хотят мне добра». А затем новый чуть резкий вопрос: «А как же любовь?» – «Какая любовь? – следовал вдруг гневный окрик. – Где твой здравый смысл? Он же не нашего круга! Ты что, желаешь всю жизнь считать копейки? А как же твои способности? Как твои мечты?»
Воспоминания стали вдруг холодными, словно подул резкий ветер, и течение переменило свое направление. «Репортер в заводской малотиражке. Вот умора!» Нет, ей было неуютно здесь. Она бессознательно стремилась на свет, в тепло, где звучали негромкие голоса… «Сын известного глазного хирурга Соболева. Говорят, вопрос о строительстве медицинского центра, который он возглавит, уже решен». Светлая челка и серые глаза растворились во мраке времени. Вместо них возник другой, хорошо знакомый образ. «Станете ли вы моей женой?» – «А что, невесту называют на «вы»?» – «Но мы ведь недавно познакомились. Говорят, мы будем отличной парой».
Конец. В ушах гремел марш Мендельсона. Цветы, улыбки. Море лиц, из которого белесым пятном выделялось чье-то напряженное, бледное, с плотно сжатыми губами. «Горько!» – истошно заорали гости, и все затянулось непроницаемой розовой пеленой.
«Как все-таки хорошо слушать родителей!» – подумала Виктория, качаясь на безмятежных волнах своей памяти…
Глава 2
Гости разошлись ближе к полуночи. Некоторые из них так и не заметили английского исчезновения именинницы. Зал пустел. Собственно говоря, и самому Аркадию Александровичу впору было откланяться, тем более что завтра у него напряженный день: шесть часов лекций, заседание кафедры и собрание научного кружка. Дома его дожидалась стопка непросмотренных дипломных работ и проект статьи, которую спешно нужно сдать в научный журнал. Кроме того, после отъезда жены все контрольные функции по отношению к детям перешли к нему. Маша и Петя находились в том возрасте, когда за ними нужен глаз да глаз.
Все это Аркадий Александрович, сидя за опустошенным столом в банкетном зале, прекрасно понимал, только ленивая истома, навеянная не то хмелем, не то беспричинной грустью, вдруг овладела им. Ему не хотелось домой, туда, где уже давно, должно быть, спят дети и его дожидается пустая холодная постель. Ему не хотелось оставаться и здесь, среди пустых бутылок и снующих взад-вперед угрюмых официантов. Он желал продолжения банкета, веселых песен и «цыганочки с выходом». Ему хотелось тряхнуть стариной, показать свою молодецкую удаль, но в присутствии почтенной публики ничего подобного он себе позволить не мог.
«Чертовы снобы!» – думал Аркадий Александрович Соболев, стараясь поймать на вилку маринованный гриб, который бегал от него по тарелке, словно живой.
Внезапно его взгляд упал в самый конец зала, где банкетный стол, уходя влево, упирался в нишу. Там с бокалом в руках сидела привлекательная блондинка. Она была одна и, по всей видимости, никуда не торопилась. Женщина смотрела на него и улыбалась.
Кто она такая? Черт ее знает… Вот только лицо казалось ему смутно знакомым, что только усложняло его щекотливое положение.
Аркадию вовсе не хотелось выглядеть невежливым, оставив без ответа милую улыбку незнакомки. Он отсалютовал ей бокалом. Та ответила, продолжая смотреть на него. Черт возьми, он должен ей хотя бы что-то сказать… Но для этого нужно примерно представлять, кто она есть. Блондинка могла оказаться его студенткой или аспиранткой, коллегой Вики или, что еще хуже, их родственницей. Банкет был закрытым мероприятием, стало быть, незнакомых и незваных гостей здесь быть не может. Значит, он знает ее. Либо лично, либо через Викторию. Но ему никак не удавалось вспомнить ни ее имени, ни хотя бы того, откуда она взялась. К сожалению, подобной амнезией часто страдают люди, круг общения которых чрезвычайно велик.
В другой ситуации Аркадий бы непременно смешался, отвел взгляд, но сейчас он был слегка пьян и потому отважен. В конце концов, для чего человеку дан язык? Правильно, для того, чтобы решать всевозможные проблемы. А эта внезапно возникшая проблема казалась Аркадию Александровичу весьма симпатичной.
Он встал со своего места и, стараясь придать походке ровность, двинулся к незнакомке.
– Как прошел вечер? – спросил, присаживаясь рядом.
– О, великолепно, Аркадий Александрович! – откликнулась блондинка, чем окончательно сбила его с толку. Нужно было быть полным кретином, чтобы после подобной реплики брякнуть: «Собственно говоря, а как вас зовут? Что-то я запамятовал…»
Теперь, сидя рядом с женщиной, Аркадий разглядел тоненькую сеточку морщин у внутренних уголков глаз и понял, что «его незнакомка» не так уж и молода. Во всяком случае, не моложе его жены. Лет тридцать семь – тридцать восемь… Старовата для того, чтобы быть студенткой. Стало быть, белокурая гостья – скорее всего, сотрудница университета. Хотя, может, и журналистка. Кто ее знает?
– Завтра на работу? – спросил он, наводя ее на нужную тему.
Но блондинка улыбнулась:
– О, нет! Завтра я буду спать до обеда. Видите ли, я – ужасная засоня…
Она демонстративно потянулась, разведя руки в стороны, от чего ее довольно большая грудь вздыбилась под тонкой блузкой. Аркадию показалось, что на него пахнуло чем-то уютным, домашним. Так благоухал хлеб его детства, испеченный бабушкой в настоящей деревенской печи. Черт знает почему, но ему понравилось, что от незнакомки не несет тошнотворным ароматом дорогих духов.
– Должно быть, поэтому родители меня и назвали Соней, – бесхитростно призналась она.
А он обрадовался. Одна загадка была уже решена.
– А что, Сонечка, если вы, конечно, не торопитесь, зайдем-ка мы в бар? Тут, по соседству, – предложил он. – Боюсь, здесь мы только мешаем.
Официанты и вправду бросали на них недовольные взгляды. Гости разошлись, пожав на прощание руку Аркадию Александровичу, и они с «незнакомкой» Соней остались одни в большом неуютном зале. Одни, не считая, конечно, обслуживающего персонала, который спешил поскорее разойтись по домам.
Соня не стала ломаться:
– Идемте!
Аркадий галантно предложил даме руку и почувствовал приятное возбуждение, когда, словно случайно, рукой коснулся ее бедра, помогая ей выбраться из-за стола.
– Побыстрее, товарищи! – обратилась к ним на старомодный манер женщина из обслуги, пожилая неулыбчивая тетка, должно быть, посудомойка. – Времени, между прочим, почти половина первого, а за банкет только до двенадцати уплачено!
Аркадий и Софья переглянулись. Неожиданное замечание их развеселило, и они как добрые знакомые, шутя и переговариваясь, двинулись к выходу из банкетного зала.
«И все-таки, откуда я ее знаю?» – вяло шевельнулась в голове Аркадия затуманенная алкоголем мысль. «А! Да не все ли равно!» – махнул он рукой и еще раз, уже специально, обнял незнакомку за талию…
В баре было многолюдно и накурено. Они заказали коньяк и уселись прямо за стойкой. Громко звучала музыка, и Аркадий не всегда понимал обращенный к нему вопрос, а потому, должно быть, отвечал невпопад. Но все это было неважно, поскольку Софья улыбалась ему ласковой улыбкой, а ее колено под столом касалось его ноги. Соболев чувствовал себя, как мальчишка на первом свидании.
Барный стульчик – вещь весьма неудобная, созданная для длинноногих и молодых. Софья немного смущалась, что разрез на юбке разошелся в стороны и ее полное округлое бедро стало видно едва ли не на две трети. Она прикрывала разрез ладонью, как школьница, а Аркадия ее жест страшно заводил. Домой его не загнало бы сейчас даже известие о пожаре.
Выпили по порции. Он заказал еще. Блондинка продолжала улыбаться, рассказывая ему что-то не то из своей жизни, не то из жизни своих знакомых, не то вообще содержание какой-то книги. Ему было наплевать. Он завороженно следил за тем, как на ее подбородке дрожит, переливаясь, как янтарь, крохотная капля коньяка. Повинуясь внезапному порыву, Аркадий вдруг наклонился к ней, так что ее лицо оказалось совсем
