отцом наспех и не задали ему тех вопросов, которые теперь задавала им мать.
– Значит, он не сказал, как долго пробудет на конференции? – в сотый раз спрашивала Виктория.
– Нет, мам, – отвечала Маша. – Сказал только, чтобы мы за него не беспокоились и что он будет звонить сам.
– Но он не звонит, и его номер недоступен!
– Может, у него проблемы со связью. Так иногда бывает в труднодоступной местности, – внес свое объяснение Петр.
– Ты хочешь сказать, что конференция по социологии проходит в труднодоступной местности? По- твоему, где? В тайге? – Виктория была близка к истерике. – Но вы же взрослые дети! Неужели у вас не появилось никаких подозрений, вопросов…
– Прости, мама, – довольно невежливо перебила ее Маша, – но ты сама учила нас не задавать родителям лишних вопросов. К тому же какие подозрения у нас могут быть в отношении папы?
– Вы правы, – признала Виктория. – Ступайте!
Она махнула рукой, но дети продолжали стоять еще минуту, не сводя с матери обеспокоенных глаз, потому что раньше не видели ее в таком волнении. Но привычка не задавать лишних вопросов сидела в них крепко, не позволяя и сейчас развязать язык, броситься к матери, обнять ее – и успокоиться, прижавшись к родному телу. Между тем с ней определенно что-то было не так. Она даже не потребовала у них отчет о проделанной в ее отсутствие работе…
Виктория решила – ей нужен адвокат. Конечно, она еще слабо понимала зачем, но уверена была твердо, что визит к ней того ужасного человека в потрепанной кожаной куртке обязательно повторится. Раньше она никогда не имела никаких дел с юристами. Разве что с нотариусами, но, упаси бог, с судьями и прокурорами – никогда. Разумеется, Соболева знала о том, что интересы всякого человека может защитить адвокат, и даже обсуждала со своими студентами развитие правовой реформы в России. Но права человека были для нее лишь интересной темой для исследования или научной статьи, вещью очень далекой от орбиты ее повседневной жизни. У нее не было особых связей в адвокатуре. Так, пара-тройка телефонов, по которым можно позвонить. Теперь это ей понадобилось…
Она взяла в руки телефонную книжечку в красном кожаном переплете.
– Агнию Ромуальдовну, будьте добры! – попросила она секретаря.
– Агния Ромуальдовна сейчас в отъезде по делам клиента. Конечно, если вы оставите свое имя и координаты, адвокат перезвонит вам. Вы можете коротко обрисовать суть проблемы, и тогда она свяжется с вами еще быстрее.
Виктория выдохнула.
«У меня исчез муж, и противный оперативник говорил мне что-то про супружескую измену», – едва не сообщила она, но тут же осеклась. Что про нее подумают?
– Нет, у меня нет спешки, – сообщила Соболева привычным, будничным тоном. – Я смогу перезвонить и позже…
Вторым в списке значился Семен Грановский, замечательный адвокат, судя по отзывам прессы. Но у него имелся существенный недостаток – он был мужчина! Неизвестно, а точнее, известно почему, но Виктория хотела разговаривать именно с женщиной. Ну как обсуждать с представителями сильного пола исчезновение неверного мужа? Все мужчины в этом смысле циники. «Побегает и возвратится домой», – скажет, должно быть, прославленный адвокат и вернется к своим убийцам и казнокрадам, оставив ее на попечение носового платка.
Ну вот, собственно, на том ее связи в адвокатском мире и заканчивались. Правда, в адресной книжке есть приписка, сделанная неровным почерком мужа: «Адвокат Дубровская (спросить про доверенность)». Дальше шел номер телефона. Что за доверенность, и зачем она понадобилась ее мужу, неизвестно, но слово «адвокат» было выведено четко. Виктория набрала номер.
Ей ответил бодрый голос, должно быть, принадлежащий секретарше.
– Адвоката Дубровскую, будьте добры!
– Я вас слушаю.
Голос был слишком молодым, и Виктория едва не повесила трубку. Что может быть хуже молодого адвоката?
– Вам нужна помощь? – поинтересовалась трубка в ее руках.
Неизвестно почему, но Виктория решила продолжить диалог.
– Да. Мне нужна помощь. Причем как можно скорее…
Елизавета Дубровская, во всяком случае, так она представилась, уже не была девчонкой, но все же, на взгляд Виктории, выглядела непростительно молодо. Лет двадцать семь ей, двадцать восемь, не больше… Интересно, когда она успела стать адвокатом? Некоторые из ее ровесников все еще протирают штаны на институтской скамье. Про опыт спрашивать было излишне.
– Простите, – смешалась Виктория. – Я, должно быть, ошиблась. Вы так молоды, что…
– Интересно, для какого дела я не подхожу в силу своей молодости? – довольно смело поинтересовалась адвокат. – Может быть, вы изложите дело, а потом мы уже посмотрим, насколько оно мне не по возрасту?
– Дело не в возрасте. Хотя, конечно, и в нем тоже… Видите ли, я ожидала увидеть опытного защитника.
– Мне не хотелось бы нахваливать себя, не зная сути дела, но скажу: я достаточно опытный адвокат.
Виктория с сомнением оглядела щуплую фигурку «опытного адвоката». Дубровская была невысока ростом и совсем не представительна, хотя и симпатична. Но разве Соболевой есть дело до «вкусных», шоколадного цвета глаз своей защитницы? Или до ее роскошных темных волос, убранных в строгую деловую прическу? Хорошо хоть, что прибывшая по ее зову девица облачена в строгий костюм и в руках держит кожаный портфель, а не то Виктория приняла бы ее за студентку, не сдавшую экзамен по отечественной истории. Как, скажите, довериться такому адвокату? Может, она погорячилась и ей стоило остановить свой выбор на Грановском? Или подождать, пока вернется из своей поездки Агния Ромуальдовна?
Соболева вздохнула. Кажется, при скудости выбора альтернативы у нее нет. Хорошо, она попробует эту Дубровскую. В конце концов, речь пока идет только о консультации…
Прошел целый час после того, как Дубровская, запершись на кухне, начала терзать телефонный аппарат. У Виктории уже не было сил, и сейчас, услышав бодрый голос своего нового адвоката, спросившей: «Алло, это морг?», она потеряла остатки самообладания. К сожалению, Соболева не курила. Иначе, наверное, весь пол, включая турецкий ковер ручной работы, был бы давно усеян окурками. Она мерила вдоль и поперек необъятное пространство гостиной, привычно удивляясь, как у многих людей на такой площади может поместиться квартира.
Да, все мы неравны. Но есть то, что примиряет нас. Это бренность земного существования и отвратительная близость несчастья. Что будет делать Виктория, если сейчас на другом конце провода такой же бодрый голос ответит ее адвокату: «Да, у нас есть неопознанный мужской труп возраста от тридцати пяти до сорока с родинкой на правой стороне груди. Приезжайте на опознание». Мир перевернется на голову, и оплот ее благополучия разлетится в прах. У них в доме смерть? Нет, увольте, этого просто не может произойти. А если произойдет? Молоденькая адвокатесса выйдет сейчас из кухни, потупив взгляд, и скажет, не отрывая взгляд от пола: «Вам нужно успокоиться. Присядьте, пожалуйста! Даже не знаю, как вам сообщить. Вы должны быть сильной. Ваш муж…» Конечно, она не произнесет эту фразу без запинки, но Виктория все заранее поймет по ее глазам. А дальше что? Обморок, вата с нашатырем, ненужные слова соболезнования, много чужих людей в квартире, городское кладбище и потом – гулкая пустота.
В общем, когда Дубровская наконец вышла из кухни, Виктория находилась в состоянии, близком к помешательству. Взгляд адвоката блуждал по ковру, не решаясь подняться выше уровня колен хозяйки.
– Виктория Павловна, присядьте, – попросила она.
Соболева остановилась так резко, словно с размаху налетела на невидимую стену. Ее дурные прогнозы начали сбываться.
– Я сильная, – сказала она, обращаясь не то к адвокату, не то сама к себе. – Я все выдержу. Итак, он умер, верно?
