вероисповедания был покойный, и выразил надежду, что он не был вегетарианцем. Мне все подробно объяснил один тип с двумя кривыми лычками на черных погонах.
Он засыпал и просыпался в течение всего рассказа.
Покойный Колобок был шеф-повар в этой части. Он, как обычно, пришел попробовать завтрак.
И умер над котлом с какао. Но дело в другом. Он потерял ключи от каптерки, где были запасы.
Ждали приказа, а потом решили съесть сначала, а потом закопать.
Стояла жара. Картошка могла испортиться.
По-моему, мы были единственные в этой толпе, кто чувствовал настоящую скорбь.
Солдаты молча смотрели в землю.
Мы смотрели по сторонам. Я заметил жующего на ходу человека и проследил мысленно его путь.
Но тут начали говорить речи. Господи...
Я слышал храп одного типа рядом. Он расслабился и привалился ко мне.
Видно, покойный переложил снотворного. Сосед висел на мне и храпел так, что разбудил всех остальных.
Я ускользнул, переложив его тело на соседнее.
Вся шеренга потихоньку клонилась.
Мы просочились, как вода, между спящими и помчались туда, откуда появился тот жующий.
Влетев в столовую, мы повели носами.
Пахло хлебом и жизнью. Пожалуй это было единственное место в этом доме престарелых, где на нас смотрели не сонные глаза.
У этого хлебореза в руках был такой тесак, на котором мы бы все без проблем уместились.
Парень посмотрел на нас и молча протянул хлеб. На нем лежали три шайбочки масла.
Здесь не пахло подвохом. Мы попросили нарезать хлеб на его машине. Нарезать все, кроме корок. Их мы потом разыграли в карты.
Он не был срочником. Здоровый мужик с медвежьим загривком.
Он был 'партизан'.
Мы расположились прямо в столовой, нагрели ложки в струе кипятка и отлично размазали наши кусочки масла. Он стоял перед нами, закрывая своим широким телом наши слишком экзотичные для этого местечка морды.
Я помню, он сказал тогда странные слова:
- - - Похороны - - - Нужно что? - - - Нужны простые слова - - - Все мы их знаем - - - Эти самые простые слова - - - Но кто-то их должен сказать вслух - - -
Мы сказали свои простые слова благодарности и смылись. Я часто вспоминаю этого 'партизана'. Он нас спас.
Слышишь?
Ты спас нас, широкий человек. Живи сколько хочешь и умри с ясной головой.
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
В конце концов, видно, кому-то надоело постоянно занимать наши руки абсолютно дурацким трудом.
Мы еле пережили зиму. Пару раз я думал, что все.
Но постоянно что-то выручало. Так, мы нашли старую собаку.
Она сидела у дерева, привязанная. Она была тихая-тихая. У нас у всех мелькнула мысль, что ее просто кто-то бросил умирать.
Мы смотрели в ее слезящиеся глаза. Она радостно скулила. В нас вселился дьявол. Кто знает. Мы постарались не мучить животное.
Перерезали ей глотку. Это было трудно, но это было необходимо.
Как это было! Может быть, мы стали действительно зверьми...
Я не знал. Никто не знал.
Мы выжили.
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
Нас выстроили весной и сказали, что те, кто хотят уйти раньше, могут уйти, если построят дом для местного комполка.
Но нас было уже не провести.
Мы предпочитали гнить заживо, подыхать с голоду, но терпеть до конца, чем быть обманутыми. Да.
На нас махнули рукой и оставили.
А потом мы начали готовиться к отъезду и увидели, что наших жалких семи с полтиной в месяц не хватит на билет. Даже до Читы он стоил пятнадцать.
Некоторым нужно было добираться до Питера.
Одних пересадок было штук пять.
Мы пришли в штаб и все сказали. Нас послали на хуй. Мы не пошли.
Нас снова послали и предупредили, что можно и отложить возвращение.
А кто-то из нас, действительно не известно кто, может быть наш общий голос, сказал вдруг в строю, что у комполка слишком красивая жена.
Через неделю нам дали билеты и каждому по пачке 'Беломора'.
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
Я добирался один. Только форма на мне и зубная щетка в кармане галифе.
Это была не 'парадка'. Никто из нас не стал себя украшать.
Я курил в тамбурах, танцуя от нетерпения.
Гадал на картах, захлебываясь слюной.
Пара инженеров, толстые и сырые, как кровяная колбаса, не хотели угостить солдата. Тогда я начал громоздить ужасы. Глядя на их животы, на лопнувшие сосуды в глазах, это было не трудно.
Они боялись. Запах курицы сделал из меня пророка. С библейской страстью я убеждал их, пепелил их голодными глазами.
Что нам делать, откровенно начали они искать путь спасения.
- - - Вам не хватает милосердия, - - - изрек я, - - - вы сделали много ошибок - - - ваша молодость - - -
Я помолчал и дотронулся до теплой курицы. Она лежала, как обезглавленная священная жертва.
- - - Конечно - - - Конечно - - - Конечно, - - - начали они придвигать жертву ко мне.
Я съел ее в мгновение ока и забрался к себе на верхнюю полку.
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
Так я добрался до Павлодара.
От приближения к дому голод не утихал. Я думал, что делать, под музыку ворочающихся внутренностей.
Я устал. Очень устал. Но уснуть я не мог. И тогда, когда я это понял, я нашел решение.
Я просто сел в свой поезд и пошел по вагонам. Я спрашивал снотворное.
К моему удивлению, лекарствами теперь делились быстрее, чем хлебом.
Я не преувеличиваю. В тот момент в воздухе пахло тревогой и голодом.
А в поездах это сильнее всего чувствуется.
Я положил в рот пару таблеток и запил их из горсти в туалете.
Проснулся я в Самаре.
Родина была на расстоянии выстрела из средней гаубицы. Чем ближе, тем мне меньше туда хотелось.
Но я все-таки шел и ехал, смотрел расписание, ждал где надо, а где не надо ждать - сразу
