ступенях ждали Долорес де Лима и хозяин дома.
Да Сильва был статным, уже немолодым мужчиной с буйной темной шевелюрой и лицом «римского сенатора», как его позже охарактеризовала Катарина. На нем был отлично сшитый светлый костюм, а каждое движение или слово обличало светского льва.
Сеньора де Лима была явно удивлена присутствием Катарины и даже не пыталась этого скрыть. Да Сильва, наоборот, — как это пристало хозяину и джентльмену — не выказал ни малейшего удивления и несколько раз демонстративно подчеркнул свою радость по случаю столь приятного посещения. Мне думается, это не было просто галантностью…
После знакомства хозяин дома проводил нас в бар, где слуга в безупречном смокинге уже готовил прохладительный напиток и коктейли. Впрочем, вилла была оборудована кондиционерами, так что жара совершенно не чувствовалась.
Мы уселись в креслах, и да Сильва едва заметным знаком отослал слугу.
— Я слышал от вашего супруга, что наметились некоторые осложнения… — обратился я к сеньоре де Лима. Однако моя клиентка не поддержала тему.
— Сеньора по профессии юрист или врач? — спросила она Катарину довольно бесцеремонно.
— Ни то, ни другое. Я — филолог, — с вежливой улыбкой ответила Катарина.
Необходимо было как можно скорее разрядить обстановку.
— Я просил сеньорину Дали помочь нам. Она отличный знаток творчества Хозе Браго, и ее исследования подтверждают открытие вашего мужа, — попытался я рассеять опасения сеньоры де Лима.
— О! — да Сильва склонил голову в сторону Катарины. — Голос ученого может иметь решающее значение.
— Так вы тоже предполагаете, что Хозе Браго жив? — сказала сеньора де Лима скорее в форме утверждения, нежели вопроса.
— Не думаю, — решительно ответила Катарина. — Не вижу смысла в мистификации.
Сеньора де Лима окинула ее подозрительным взглядом.
— Я полностью согласен с сеньориной Дали, — не дал ей высказаться да Сильва. — Это было бы слишком простое решение загадки.
— Институт Барта — серьезное научное учреждение, — продолжала Катарина. — Сомнительно, чтобы профессор Боннар стал впутываться в какую-нибудь аферу криминального толка.
— Я думаю иначе, — резко возразила де Лима. — Чем же тогда вы объясните историю с деревьями? Разве это само по себе уже не доказательство?
— В данном случае нельзя исключать совпадения…
— Но ты же сама говорила, что нашла дополнительные факты, свидетельствующие о том, что «Грань бессмертия» и «Сумерки» появились после смерти Браго, — воскликнул я, совершенно сбитый с толку переменой мнения Катарины.
— Будь добр, не прерывай меня, — спокойно ответила она, улыбнувшись да Сильве, словно извиняясь за резкий тон. — Я сказала, что нельзя исключать случайности. Иной характер имеют соображения филологического характера, которые могут говорить о сравнительно недавнем возникновении этих книг. Однако они требуют проверки, если так можно сказать, фактами. Лично я убеждена, что «Грань бессмертия» и «Сумерки» созданы после смерти Браго…
— Но ты говорила, что это может быть какой-то кибернетический эксперимент, — заметил я.
Сеньора де Лима смотрела на Катарину со все возрастающим беспокойством и недоверием.
— Это всего лишь предположение, — заявила Катарина. — Не знаю, есть ли смысл…
— Ну, что вы, это очень интересно, — запротестовал да Сильва. — Я понимаю ваши сомнения, но даже гипотеза, не вполне отвечающая требованиям научной достоверности, может помочь разобраться в проблеме нам, профанам.
Катарина внимательно посмотрела на да Сильву, потом кивнула головой, словно подтверждая, что принимает его доводы.
— Я думаю, нельзя исключать, — начала она, — что творчество Браго продолжено с помощью машины. Теоретически такого рода эксперименты вполне вероятны. Разумеется, я понимаю, что, используя обычные вычислительные машины, сегодня реализовать такой проект невозможно. Однако не следует забывать, что институт Барта работает над нейродином. Правда, свойства этого вещества еще недостаточно изучены, но, судя по сообщениям в печати, оно обладает поразительной информационной емкостью, а некоторые его свойства близки к функциональным свойствам мозга. Кстати, это в какой-то мере объясняет причины, заставившие институт не открывать фактического положения вещей. Подобного рода поведение также может входить в эксперимент как его составная часть. Как знать, возможно, Боннара интересует реакция читателей и он хочет выяснить, сможет ли кто-нибудь отличить эти произведения от произведений живого писателя. Подобные исследования уже проводились в отношении машинных музыкальных и поэтических произведений.
— Машина, создающая роман?! — сеньора де Лима взглянула на Катарину почти возмущенно.
Это подействовало на моего «эксперта», как шпоры на коня.
— Я сказала, теоретически возможно. Возможно ли уже сейчас практически — не знаю! — ответила она тоном лектора. — Попытаемся сопоставить факты. Институт Барта располагает не только новейшей аппаратурой, но и является первым научным учреждением в мире, начавшим изучение нейродина. Профессор Боннар не только известный нейрофизиолог и психиатр, но и отличный кибернетик. Перед смертью Хозе Браго профессор Боннар поддерживал более тесные контакты с профессором Сиккарди — известным филологом и специалистом по машинному анализу текстов. А надо сказать, Спккарди был энтузиастом экспериментирования в области машинной поэзии. Быть может, вы помните известную историю с якобы новооткрытыми любовными стихами Гонзаги? — добавила она, сверкнув глазами.
Да Сильва глянул на Катарину, не скрывая удивления.
— Интересно… — сказал он возбужденно. — Так вы, сеньорина, думаете, что достигнуты уже столь значительные результаты?
— Уже в начальной стадии экспериментов с анализом музыкальных произведений в качестве мерила того, обнаружила ли машина истинные закономерности произведения, использовались попытки композиции новых произведений в стиле анализированных вещей. Это делали те же машины, синтезируя музыку с помощью фактора случайности, выполняющего роль воображения. Результаты поражали экспериментаторов. А ведь это было двадцать-тридцать лет назад! Трудно оценить, какие пути прогресса открывает нейродин.
— Так вы считаете, что Боннар просто-напросто дал машине приказ проанализировать произведения Браго и создать новые? — с недоверием спросил да Сильва.
— Конечно, все не так просто. Это очень трудный процесс, требующий сложнейших процедур и множества опытов. Но смысл его именно таков, как вы сказали.
— Я еще могу понять, когда говорят, что таким образом можно создавать музыкальные произведения или писать лирические стихи. В любой метафоре есть что-то от сюрреализма. Но я сомневаюсь, чтобы таким способом можно было создать поэму, а тем более написать рассказ или роман. Ведь это требует замысла, логической конструкции фабулы, знания человека и его жизни. Роман — это не механическая копия того, что кому-то на ум взбредет. Необходима селекция, подбор. Машина, пусть даже и самая совершенная, пожалуй, не может этого сделать, ибо она — не человек.
— Вы правы в том, что это очень сложно. Но говорить, что это невозможно, было бы неверно.
— Для этого машина должна располагать знаниями, равными знаниям человека, — заметил я.
— Не обязательно. Ведь речь идет не о том, чтобы она сама во всем заменяла писателя. Упрощенно это можно представить себе так: необходимо запрограммировать общие принципы конструирования фабулы, а также по возможности больший объем соответствующих сменных элементов, из которых эта фабула должна быть сконструирована. Машина создавала бы различные варианты. Очень многие из них были бы, конечно, неприемлемы. Частично или полностью. Тут селекцию проводил бы человек: выбирал один из вариантов и разрабатывал его на машине. Постепенно от общих контуров он стал бы переходить ко все более конкретным, и таким образом возникло бы что-то вроде конспекта романа. Исходя из этого конспекта, используя содержащиеся в ее памяти образцы творчества данного писателя, машина разрабатывала бы
