Манхэттен по Фрейду

Выпадение из памяти Грейс имени Мэри Коннелл стало для Фрейда определяющим моментом, так же как и присутствие этой женщины в момент первого психологического бегства девочки. Стало совершенно ясно: причиной травмы Грейс могла стать любовная связь между Августом и его прежней кухаркой.

Вероятно, сон, о котором она в прошлый раз отказывалась ему говорить, связан с тем, что девочка узнала об этих отношениях…

— Сон, который вы забыли мне рассказать, — сказал Фрейд, — начинается с того, что вы одна лежите ночью в своей постели.

— Нет…

— Вы просыпаетесь. Юдифь лежит рядом с вами, вы обнимаете ее. Вы встаете…

— Я не помню…

— Вы не должны бояться правды!

Фрейд стал говорить чуть громче, пользуясь моментом психологического превосходства, позволявшим совершить перенос.

Грейс несколько раз облизнула губы и заговорила:

— Я в постели, совсем маленькая, на мне много одеял, мне слишком жарко. Вдруг я чувствую, что в комнате кто-то есть. Кто-то приближается. На меня смотрят чьи-то пронзительные глаза. Это не может быть мой отец, потому что он спит. — Она судорожно сглотнула, преодолевая очевидное напряжение. — Я хочу спрятаться, обнимаю Юдифь. Потом я слышу, как закрывается дверь. Я не знаю… осталась ли фигура в комнате. Мне страшно, я громко кричу… — Грейс умолкла и спокойно добавила: — Тут я проснулась.

— Почему вы не хотели мне это рассказывать?

— Этот сон не такой, как другие, — ответила Грейс. — Он такой настоящий, такой реальный. Такой ужасный…

— Вы сможете его вынести, если немного отстранитесь.

Слушая молодую женщину, Фрейд выдвинул гипотезу относительно истинной сцены, которая стала причиной травмы Грейс.

Он исходил из того принципа, что сон наполняли инверсии, возникшие на основе воспоминаний, вытесненных в подсознание.

Глаза, пристально смотревшие на Грейс, — это ее собственные глаза, которые на что-то смотрели. Ее слишком тепло укрытое тело — свидетельство того, что она увидела обнаженное тело. Ее крик — это крик, который она услышала. Фраза «Это не может быть мой отец» говорит о том, что это был именно ее отец.

Она проснулась однажды ночью. С куклой в руках она подошла к спальне своих родителей.

Дверь не закрывалась, а открывалась или была приоткрытой.

В щель Грейс увидела, как ее отец занимался любовью с Мэри Коннелл.

И эта сцена предопределила отношение Грейс к сексу. Классический пример чистейшего невроза.

Фрейд изложил ей свою гипотезу и Грейс тут же воскликнула:

— Нет! — Фрейд понял, что в горло у нее пересохло. — Мой отец меня никогда… — Она умолкла.

— Не обманывал?.. — произнес Фрейд с вопросительной интонацией.

Грейс хранила молчание.

— Почему вы уволили ту кухарку?

— Я не виновата в том, что она ушла!

— Ее звали Мэри Коннелл, не так ли?

— Да. — Грейс кивнула. — Не знаю, почему ее имя вылетело у меня из головы.

— Потому что вы увидели, как ваш отец занимается любовью с Мэри, и испытали жгучую ревность.

Грейс смущенно покачала головой.

— Я встречался с Мэри Коннелл, — сообщил Фрейд. — Она говорит, что вы обвинили ее в том, что она вас избивала. Теперь мы понимаем причину вашего поведения. И мы знаем, почему Юдифь появилась в тот момент, когда вы находились вместе с этой женщиной на кухне.

Фрейд объяснил Грейс, как после смерти матери она решила, что заняла ее место. Поведение Августа подкрепляло ее фантазм: он все время находился рядом с дочерью, появлялся с ней на официальных церемониях. Впоследствии она вытеснила воспоминание об измене отца в подсознательное, для того чтобы продолжать его любить.

Она предоставила Юдифь право ревновать вместо себя, вновь и вновь терзаться тайными мстительными чувствами.

— Когда Мэри ушла, — заключил Фрейд, — отец достался вам. Но вы чувствовали себя виноватой. Раскаяние требует жертв. Каждую ночь вы опять видели себя в постели и ощущали чье-то присутствие: вам чудились движущаяся фигура, пронзительный взгляд.

— Я застала их однажды вечером, — произнесла Грейс сдавленным голосом. — Мне показалось, что он ее насилует.

Фрейд вздохнул с облегчением: она в первый раз призналась, что придуманная им сцена произошла в действительности.

— Возможно, так оно и было, — заметил он. — Хозяева, которые спят с прислугой… Кьеркегор, Леонардо да Винчи и Ибсен — дети подобных союзов: все они дети служанок, забеременевших и уволенных. Унижение, пережитое матерью, запечатлелось в их бессознательном и вызывало у них постоянную меланхолию. То же самое случилось с Джоном Менсоном.

— Я вспоминаю… — продолжила Грейс, — отец не хотел, чтобы я просыпалась по ночам. Каждый вечер он давал мне стакан с настоем апельсинового цвета, чтобы я лучше спала…

Еще одна причина водобоязни.

— Боже мой! — Грейс всплеснула руками. — Джон — мой брат! — Она широко открыла глаза. — Я слышу голос отца накануне его смерти! Невероятно!.. Воспоминания всплывают… Он говорит, что боится за свою жизнь. Я едва его слушаю. Не могу думать ни о чем, кроме того, что у меня есть сводный брат. Я только что узнала о его существовании…

Фрейд знал, что сознательно вынудил свою пациентку пойти по этому пути.

Его гипотеза о первоначальной сцене подтвердилась. Когда вытесненные воспоминания становятся сознательными, исчезают барьеры, вызвавшие амнезию.

— Отец ужасно выглядел, — продолжала Грейс. — Я испугалась.

— За него?

— Да, и он сам тоже меня напугал. Он легко выходил из себя, если встречал сопротивление.

— Помните ли вы, что произошло, когда вы от него ушли?

— Нет… — Она неожиданно схватила Фрейда за руку: — Не покидайте меня. Не бросайте меня…

На глазах у нее выступили слезы.

Фрейд попытался выяснить, вспомнила ли Грейс другие вытесненные в подсознательное события, но она больше ничего не смогла или не захотела вспомнить. Он начал сомневаться в успехе сеанса. Его интерпретация сна оказалась неполной, и Грейс слишком легко с ним согласилась. Воспоминания вернулись к ней вместе с возбуждением, а не со смутной тревогой, какая обычно сопровождает выявление глубокой травмы.

И главное — почему не вмешалась Юдифь? Разве не решила она препятствовать психоанализу второго сна? Очевидно, решил Фрейд, его объяснения ее не взволновали. А это означало, что он еще далек от цели. Видимо, он не встревожил Юдифь, скорее всего, даже успокоил.

Но роль Юдифь становилась яснее. Грейс в фантазмах превратилась в восторженную супругу своего отца, а Юдифь хранила в себе разрушительное чувство ревности, испытывая, очевидно, отчетливое желание убить отца, который и сам способен на насилие.

И снова Фрейд поймал себя на мысли, что Юдифь могла перейти к действиям…

— Мой брат не мог убить моего отца, — сказала Грейс. — Кто же совершил преступление? Почему она мне этого не говорит?

Фрейд беспомощно молчал.

— Я хочу спросить ее, — заявила Грейс. Выразительно посмотрев на Фрейда, она добавила: —