Манхэттен по Фрейду

— Похож? — Он посмотрел на Конклина.

— Да, но он был не такой уродливый, — ответил тот.

Лицо, которое Кан сначала никак не мог вспомнить, принадлежало Рою Блэйку. Детективу из агентства «Пинкертон». Который должен был охранять Августа Корда.

Значит, Блэйк купил птиц, убивших Джеймса Уилкинса.

Кан позвонил Ренцо из магазина и попросил найти адрес детектива. Спустя полчаса он уже входил в небольшое некрасивое здание на Сороковой улице, прямо в центре Гринвич-Виллидж. Консьержка сказала, что Рой Блэйк ушел ранним утром, с двумя чемоданами.

Трехкомнатная квартира оказалась аккуратной, но безликой. Единственным предметом роскоши был диван с шелковыми подушками. Намеком на небрежность — фланелевые кальсоны под кроватью. Свидетельством личной жизни — фотография молодой женщины с младенцем на руках.

На письменном столе Кан нашел стопки документов: заметки, деловую переписку, бумаги из агентства «Пинкертон», копии уголовных дел и множество фотографий.

Кипы бумаг обнаружились и в среднем ящике стола: донесения по наружному наблюдению, доклады в агентство, различные счета и квитанции. Внимание Кана привлекли несколько отчетов о коммерческих операциях на бланках Банковской трастовой компании. Во главе этой финансовой организации стоял Джон Пирпонт Морган (его имя было в списке Клуба архитекторов).

К удивлению Кана, последняя выплата состоялась два дня назад. Тогда, когда Корда уже умер.

Зазвонил телефон. Кан поколебался несколько секунд, потом прижал полу пиджака ко рту, поднял трубку и сказал:

— Блэйк.

— Отличная попытка, босс, — ответил Ренцо. — Он сбежал?

— Да.

— Я в доме Августа Корда. Подъезжайте, покажу вам нечто интересное.

Ренцо расхаживал по комнате Корда и вертел в руках различные предметы.

— Снова покопавшись в деле, — сказал он, — я попытался понять, как кто-то смог войти в дом в ночь убийства. Я рассматривал план, который для нас начертили, и вдруг заметил что-то странное. Взгляните. — Кан посмотрел на лист, лежавший на письменном столе. — Длина коридора, пересекающего все крыло, составляет пятьдесят футов. Эта комната той же ширины, что и весь дом, а именно тридцать футов. Пятьдесят на тридцать — тысяча пятьсот квадратных футов.

— Верно.

— Хорошо, а теперь посмотрите кадастр «Перриса».

Ренцо развернул толстую книгу в четвертую долю листа. Уже много десятилетий фирма «Перрис» публиковала самый точный кадастр Манхэттена, где были перечислены все здания, дом за домом, с цветными обозначениями, и с тщательностью, вселявшей спокойствие в страховщиков.

— Здесь указано, что частный дом номер тысяча триста три по Коламбус-авеню занимает тысячу семьсот пятьдесят футов земли. Откуда еще двести пятьдесят квадратных футов?

— Дом словно бы больше снаружи, чем изнутри, — проговорил Кан. — Ты проверил наши измерения?

— Да, все верно.

— А толщину стен посчитал?

— Я отвожу на это максимум сто квадратных футов. То есть сто пятьдесят квадратных футов при сравнении двух планов пропали.

— Это необъяснимо, — сказал Кан. Его глаза загорелись, и он прибавил: — Если, конечно, не существует тайного пространства между стенами.

— Да, босс. Пространства, не обозначенного на планах. Которое я теперь и ищу.

— Тайный ход, — предположил Кан. — Ведущий сюда. Которым убийца может войти и выйти незамеченным.

Он тоже лихорадочно осмотрел комнату, простучал стены, вынул книги из книжного шкафа. Однако его усилия не увенчались успехом, и Кан попытался вспомнить, какой была комната, когда он увидел ее впервые сразу после убийства.

— Статуэтка! Святой Иероним со львом! — воскликнул он. — Где она стояла?

— В этой нише. — Ренцо указал на альков. — Тут на постаменте еще виден след от нее.

— Убийца ударил ею Грейс, когда молодая женщина вошла в комнату. Он держал ее в руке в тот самый момент, когда собирался бежать.

Кан ощупал стенки ниши, верхний край, постамент, на котором стояла статуэтка. Почувствовав, что постамент поддается, он попытался привести его в движение. Когда Кан с усилием нажал на него, колонна, в которой находилась ниша, дрогнула и начала поворачиваться вокруг своей оси. За ней показалось темное отверстие, в глубь которого уходил ряд ступеней.

— Вот сюда убийца и ушел, — констатировал Кан.

— И мы по-прежнему не знаем, кто это был, — заметил Ренцо.

Они на ощупь спустились по винтовой лестнице. Двумя этажами ниже она упиралась в маленькую деревянную дверь. Они открыли ее и очутились в подвале.

— Очень хитро, — сказал Ренцо. — Отсюда можно выйти во внутренний двор, а затем — на улицу.

Только поднимаясь по лестнице обратно, Кан заметил что-то блестящее на краю ступеньки.

Он наклонился, потрогал холодный твердый острый предмет и сказал:

— Мне кажется, я нашел орудие преступления.

Шпага была старинная — изящная, короткая, меньше метра длиной, с тщательно отделанной рукоятью. Обоюдоострое лезвие было еще в крови.

— Не думаю, что мы найдем отпечатки пальцев, — сказал Ренцо, осматривая шпагу.

— Но продавец оружия сможет рассказать нам о ее происхождении, — заметил Кан.

Вернувшись в комнату, он снова взял в руки кадастр.

— Кто же сделал этот ход? Дому лет десять, наверное, еще можно отыскать архитектора. — Найдя нужную строку, он хмыкнул: — Ну, конечно! Дэниел Бернэм. Член Клуба и архитектор, построивший Утюг, генеральный штаб «Корда бразерс инкорпорейшн».

Кан отложил кадастр, и нашел на полке справочник «Кто есть кто в Америке», экземпляр которого имелся у каждого мало-мальски значительного человека.

— «Бернэм, Дэниел», — прочел он. — Родился в Чикаго, где впоследствии руководил строительством объектов для Всемирной выставки 1893 года. Его компаньон Джон Рут изобрел кессонный фундамент, который позволил им построить Монтаук, первый в истории небоскреб. Затем в 1882 году построил масонский храм, остававшийся самым высоким зданием мира добрый десяток лет… — Кан хлопнул себя по лбу: — Черт подери, Бернэм, Чикаго, 1893 год, у нас кое-что есть!

— Что?

— Способ надавить на одного из членов Клуба… — Палец Кана заскользил по странице. — Ди. Эйч. Бернэм энд компани на углу Седьмой улицы и Бродвея. Скорее туда. Репортер от нас ускользнул, я не хочу потерять и архитектора.

24

Даже вернувшись в гостиницу, Фрейд не мог забыть крови на своих руках, привидевшейся ему в комнате Грейс. Он знал, что галлюцинация — не что иное, как воспоминание, «прикинувшееся» сверхъестественным явлением. Вид куклы пробудил в нем сильные угрызения совести. Какие же? Он торопился скорее встретиться с Юнгом, чтобы перестать думать об этом.

Его коллега только что вернулся и гневно распекал нагловатого лакея за то, что не мог дозвониться Анне Лендис.