Сначала все говорило о паническом бегстве понтийцев: идя по их следу, легионеры находили в оазисах запасы продовольствия, чистые, нетронутые источники, прирезанных (будто бы загнанных) коней, брошенное (будто бы впопыхах) боевое снаряжение. Это поднимало дух, завоеватели ликовали и с каждым днем наращивали преследование.
И вдруг все исчезло — оазисы, источники. Второй день римляне шли без воды. Ночью в их лагере в разных концах неожиданно раздались вопли дозорных, на спящих воинов словно с неба посыпались дротики…
Пустыня ожила. Наутро вождь римской армии Мурена увидел на горизонте понтийское войско. Оно показалось ему несметным. Но еще действовала инерция высокомерия: варвары разбегутся… Он приказал трубить сбор. Римляне, быстро построившись, пошли на врага острым клином. Но их удар пришелся в пустоту: понтийцы снова отступили. Обрадованные легионеры бросились к покинутым обозам. И тут их ожидало то, чего они никак не предвидели: из-за повозок на их головы посыпались тучи отравленных стрел. Строй когорт спутался. И в ту же минуту из оврагов, из-за песчаных холмов на них обрушились летучие отряды арабов-копейщиков. Гибкие увертливые всадники, как оводы, закружились на месте боя: короткие мечи и копья пехотинцев не уязвляли отважных наездников, они же били, кололи и топтали копытами растерявшихся римлян.
А в центр, где оказалась италийская конница, ударила фаланга македонцев. И тоже нарушая всякие правила.
Прикрывшись щитами, воины Армелая бежали навстречу вражеским всадникам, пригибались до земли и вспарывали животы их коням. Почуяв собственную кровь и обезумев от боли, лошади вставали на дыбы, сбрасывали всадников и, мечась по полю, топтали своих же воинов. Колхи, неутомимые в искусные наездники, перехватывали уцелевших римских ездоков и вступали с ними в единоборство.
Исход сражения был ясен.
Митридат, окруженный верховными стратегами, следил с холма за избиением римлян. Он усмехался. И вдруг на левом фланге в тучах пыли показалось новое войско. Гривы на шлемах, чешуйчатые кольчуги, алые хитоны — все указывало, что это галаты.
Митридат послал навстречу союзникам Армелая и велел передать: пусть, не тратя времени, тетрарх Дейотар кинется вдогонку римлянам и смешает их прах с пылью пустыни.
— Добыча и лавры пополам, — щедро пообещал он, сопровождая некоторое время отряд стратега.
Не знал царь Понтийский, как далек он в эту минуту от добычи и лавров… Едва отряд Армелая приблизился, чешуйчатые кольчуги и алые хитоны внезапно остановились и, перегруппировавшись, ринулись на понтийцев.
Армелай попал в окружение. Митридат не сразу понял, что произошло: римляне бегут, а отряд верховного стратега сражается с союзниками… Гикнув, он припал к гриве коня и уже на скаку оглянулся на мчавшихся за ним верных колхов.
— Измена! — выкрикнул царь, в бешенстве врезаясь в гущу сражавшихся. Конь и копье его были направлены в сторону молодого высокого всадника, на кольчуге которого искрились и переливались нитки жемчуга.
— Изменник! Подлый изменник! — повторял Митридат, не столько копьем, сколько яростным видом своим и голосом отпугивая от себя вчерашних союзников.
Копья двух царей скрестились. Тетрарх Дейотар выбил древко из рук Понтийца. Царь выхватил меч. Изменник Дейотар увернулся и ранил его коня. Митридат спрыгнул с седла. Выставив щит и вращая перед собой мечом, он приблизился к стал плечом к плечу с Армелаем. Теперь два закаленных воина были рядом.
Деойтару подали другое копье. Он спешился и в окружении телохранителей снова ринулся в бой. Царя успел заслонять Армелай. Копье по древко вошло в грудь полководца. Не помня себя от горя, Митридат бросился на тетрарха, но перед ним встала стена кольчужников. Царь отступил. На изменников лавиной пошли подоспевшие лазы. Галаты дрогнули, побежали. Их били и преследовали до захода солнца.
II
Армелая отнесли в шатер. Придя в сознание, он призвал врача:
— Сколько мне жить?
— Жизнь людей в руках Мойр…[22] — начал было лекарь.
— Мы не в школе, — прервал его Армелай. — Говори, сколько я буду жить?
Врач уклончиво промолчал, но, видя, как рванулся больной, опустил глаза:
— Жить тебе — пока копье в груди. Вытащу — умрешь. С копьем протянешь две-три ночи.
Армелай велел послать за Филиппом. Митридат подтвердил его распоряжение и прижал к груди холодеющую руку друга.
— Друг мой, этер! — Он нагнулся и поцеловал влажный лоб Армелая. — Ты был единственный, кому я верил. Ты умел побеждать. Римские волки боялись тебя.
— Царь, я умираю. Я был верен тебе. — Армелай с трудом приподнялся и угасающим взором посмотрел в глаза Митридата. — Все, что я имею, я завоевал моим мечом. После отца мне достались маленькая экономия в Македонии и доброе имя. Это я завещаю детям, рожденным в браке.
— Я не оставлю твоих сыновей.
— Царь, брат, друг, — Армелай цепенеющими пальцами потянул к себе руку Митридата, — одно прошу, позволь все, что я добыл мечом, все мои сокровища завещать этеру. Не обижай Филиппа.
— Не смею тебе отказать, — хмуро произнес Митридат.
— Царь, — Армелай, захлебнувшись, вдохнул воздух, — измена Дейотара — большая беда. Не жалей милости рабам, надейся на простой люд. Они ненавидят Рим, как ты и я. Раздай солдатам сегодняшнюю добычу. Склоняй сердца добром…
В шатер вбежал Филипп. Армелай прервал свою речь и печально, одними глазами улыбнулся этеру. Митридат тихонько вышел.
— О боги! Они взяли тебя…
Армелай протестующе поднял руку.
— Я еще жив. Не надо меня оплакивать, мальчик, — он попытался снова улыбнуться, но отекшее мертвенно-синее лицо лишь исказилось болезненной гримасой. Опухшие веки сомкнулись.
— Ты прав, я умираю, — услышал Филипп. — Я тороплюсь. Слушай. Царь разрешил: все твое. Не бросай мать. Я любил ее и тебя… Ты так похож на нее. Я ждал… а теперь… Распахни мне одежды. Вот, мне легче… — Умирающий вдруг рванул из груди осколок копья. Филипп увидел фонтан крови. Армелай вздрогнул и больше не двигался.
Филипп обмер. Он все видел, все слышал, но не сознавал ничего. Не мог ни заплакать, ни встать.
Шатер наполнялся воинами. Седые, иссеченные шрамами, они подходили к умершему полководцу и, суровые, безмолвные, склоняли перед ним головы.
В ночь перед выступлением Митридат принял Филиппа.
— Тебе верховный стратег завещал все, кроме экономии в македонской дыре, — проговорил он скороговоркой. — Последняя воля друга свята… — и отвел глаза.
— Солнце, — мягко возразил Филипп, — я не мог оскорбить умирающего отказом, но прошу тебя, разреши мне отказаться.
— Ты об этом просишь? — Митридат с изумлением вскинул брови. — Такое мне не приходилось слышать. Я радуюсь за тебя. Воину нужна не милость царя, а милость Арея, бога битв. Я назначаю тебя таксиархом над десятью тысячами скифских лучников. Спеши к Тимбру. Там, где эта река впадает в Сангарий, соединишься с царем Аристоником Третьим. Вместе раздавите Дейотара и змею Анастазию,
