медицинской экспертизы — не старше девятнадцати лет. Вес недостаточный для его роста — шесть футов четыре дюйма. Тем не менее он весил одиннадцать стоунов,[1] и мне кажется, что потребовались бы усилия по меньшей мере трех необычайно сильных мужчин, чтобы насадить такое крупное тело на тупые металлические прутья. Раны на спине глубокие и чистые. Его нанизали на прутья с первого же раза. Подумайте только, какую силу нужно было употребить. Просто невероятно.
Что еще больше запутывает дело, так это высота прутьев — более шести футов. Этим убийцам- силачам пришлось бы тогда взобраться на ходули или самим быть ростом не менее десяти футов. Ну уж нет, представить себе не могу ничего подобного. По вашим лицам вижу, что и вы тоже.
Мы не нашли никаких свидетельств — ни на теле юноши, ни на земле вокруг — того, что рядом с ним кто-то находился. Похоже, будто он откуда-то прилетел. А если принять во внимание множественные переломы — общим числом сто сорок два, — он вполне мог упасть на землю с очень большой высоты. Однако если не считать ран, вызванных металлической оградой, кожа и мышечная ткань не имеют никаких повреждений. Фактически не видно и синяков.
— Мы все знаем, сэр, — раздался голос из темноты.
— Все знаете? Неужели, Тони? — насмешливо прервала его Линн. — Тогда поделитесь с нами вашей информацией. Ну давайте. Так кто же убийца, сержант?
В ответ раздался сдавленный смешок, за которым последовала тишина.
— Повреждение скелета, — продолжал Лаверн, — включает в себя гротескное местоположение всех главных костных сочленений. Определение 'гротескное местоположение' употребил доктор Суоллоу, патологоанатом. Он ведь очень серьезный человек, наш доктор Суоллоу. Не предрасположенный к высокопарным высказываниям.
Однако тот факт, что левое плечо покойного неожиданно оказалось на три дюйма шире правого, вызывает у доктора Суоллоу самую серьезную озабоченность. Рука так сильно выбита из сустава, что слово «гротескный» представилось ему наиболее точным по своей сути, а вовсе не вычурной красивостью.
Лаверн быстро просмотрел пачку рентгеновских снимков с изображением изуродованных и причудливо смешенных костей погибшего юноши.
— Самое, черт побери, глупое во всем этом — вы только взгляните, все произошло, когда юноша был уже мертв. Причина смерти, как и в случае с этой девушкой, Датт, — асфиксия, вызванная остановкой сердца.
На экране появились снимки, сделанные полицейским фотографом на месте убийства Анджали Датт. Девушка была обнажена. Она лежала в углу, скрестив ноги таким жутковатым, пародийным образом, будто прилегла отдохнуть. Лицо являло собой жуткую маску из крови и ошметков мозга, вылетевших из расколотого черепа.
Кто-то из присутствующих издал сдавленный звук отвращения.
— Да, — откликнулся Лаверн. — Полностью с вами согласен. — Затем, не говоря ни слова, он в ускоренном режиме вывел на экран и другие снимки, запечатлевшие Анджали Датт после смерти.
Предпоследний слайд снова вернул присутствующих на место преступления: рот девушки, открытый в последнем крике; руки, занесенные над головой так, будто ее охватила паника или какое-то странное возбуждение. Лаверн, хорошо изучивший печальный «язык» мертвых, был убежден, что, несмотря ни на что, этот жест убитой девушки был случайным и ничего не значил.
— Она умерла от остановки сердца. Но после ее смерти, как и в случае с этим парнем, ее, похоже, с силой ударили о твердую поверхность. Или, может, вернее сказать, ею выстрелили из пушки? Травма получена в результате одного-единственного сильного удара о стену прямо над кроватью. Бригада судебно-медицинской экспертизы сделала расчеты — чтобы расколоть череп в комнате такого размера, надо удариться о стену со скоростью не менее ста миль в час. Не выстрелили же в самом деле ею из пушки? Так как же такое могло произойти? Мы не знаем.
Как и у этого парня, найденного возле музея, кости Анджали очень сильно смещены в области колена, локтя, плеча и бедра.
Часть комнаты осветилась — открылась дверь и тут же за кем-то закрылась.
— Кто это?
— Этерингтон, сэр, — ответил Миллз. — Мне думается, ему стало неуютно в замкнутом темном пространстве.
Лаверн понимающе кивнул.
— Сходить вернуть его? — предложила Линн.
— Не стоит, — возразил Лаверн. — Пусть сам немного придет в себя. Так на чем мы остановились? Да, да… смещения. Это интересно. В обоих случаях они представляются абсолютно неестественными. Они напоминают мне о злобных детишках, отрывающих паукам лапки. Понимаете, что я имею в виду? Систематическая, изобретательная жестокость. Если исключить тот факт, что пытки не являлись главным мотивом преступления. Мы вполне уверены в том, что эти двое получили увечья уже после того, как были мертвы. Это, конечно, послужило бы покойным утешением, узнай они об этом, однако нам пользы мало.
Последний снимок представлял собой снятый крупным планом след зубов чуть ниже левой подмышки девушки.
— Но у нас все-таки имеется вот это. Следы зубов, оставленные примерно в то же самое время, когда наступила смерть. След укуса глубокий. Подобный укус вполне мог иметь сексуальную подоплеку, однако ни в одном из двух случаев не было обнаружено никаких следов сексуального насилия. Профессор Стоктон — тот, что снял гипсовый слепок с зубов этого парня, — обещал нам сделать модель зубов предполагаемого убийцы. Джонни, займись-ка светом.
С этими словами Лаверн подмигнул Линн Сэвидж. Той показалось, что босс устал от разговоров. Она повернулась к коллегам, легко входя в образ энергичной, трезвомыслящей женщины-детектива. Линн терпеть не могла всяческое лицедейство, но давно уже усвоила, что если постоянно показывать окружающим свое истинное «я», то никто больше не будет обращать на нее внимания.
— Вы все знаете о проблеме, которая возникла с магнитофонной записью? — спросил Лаверн.
— Неправильные звуки? — подсказал Бийл.
— Верно. Именно это нам и сообщили. Но ведь эти звуки практически сопровождали убийство Анджали Датт. Какова же их истинная природа? Есть у вас какие-нибудь соображения?
— Может быть, неисправность в магнитофоне? — предположил Миллз.
Кто-то из детективов захихикал.
— А что смешного? — требовательно произнес Миллз, с возмущением оглядываясь по сторонам в поисках неизвестного насмешника.
— Это всего лишь предположение, — отважился высказаться Фаррелл, нервно поправляя очки на переносице. — Но вполне может быть, что звуки на пленке записаны при помощи электронного сэмплера и были сделаны в какой-нибудь звукозаписывающей студии.
Теперь настал черед Миллза поехидничать.
— Зачем? Какой же смысл всего этого? — поинтересовался он.
— Тщательно продуманный обманный трюк?.. Не знаю. Вполне возможно, что записанные на пленку звуки проигрывались на магнитофоне погибшей девушки для того, чтобы всех нас ввести в заблуждение.
Лаверн одобрительно кивнул.
— Интересная мысль, констебль.
В комнате на какое-то время повисла тишина — присутствующие задумались над тем, что же в этой мысли было интересного.
— А теперь о главном деле сегодняшнего дня, — объявила Линн Сэвидж. — Фотоснимок, который Тони всем нам покажет — когда вы будете совершенно готовы, сержант, — единственная фотография Дерека Тайрмена, которой мы располагаем.
Ему двадцать два года. Студент третьего курса факультета психологии. Исчез из своей квартиры в ночь смерти Анджали — причем скрылся поспешно, бросив книги, проигрыватель, почти всю одежду. Неделю назад его ждали дома, в Хейвордс Хит. Полиция Суссекса сейчас по нашей просьбе допрашивает его родителей. Информацию нам передадут при первой же возможности. Надеюсь, что ребята при этом ничего не исказят. Снимок, который вы сейчас рассматриваете, переснят с его студенческого удостоверения
