Вверху над миром

29

Сквозь ширмы в бунгало долетал в темноте шорох пальм. С одиннадцати часов Гроув курил грифы одну за другой: он почувствовал, что чересчур разнервничался, и понял, что грифы были ошибкой. Он шагнул наружу и постоял минуту на песке, вдыхая неподвижный воздух. Затем пошел вперед к открытому пляжу. Воздух под деревьями был горячий и душный, но у воды дул легкий ветерок. Возможно, все происходило в эту самую минуту: не сознавая, что делает, он зажмурился и пошел дальше. Потом открыл глаза. На пляже никого не было. Он прошагал немного, а затем развернулся и пошел обратно, по-прежнему взвинченный и раздраженный. Когда он добрался до бунгало, в дверях уже стоял Торни и выглядывал его. Гроув протиснулся внутрь и, развернувшись, уставился на него.

— Они поменялись номерами.

Гроув не ответил — лишь открыл в удивлении рот. Потом закрыл.

— Где Ромеро?

— С ним все нормально. Практически в отрубе, — Торни махнул рукой. — Я сам сходил и посмотрел. Там какой-то старикан. Видно, у нее датчики. Заперлась в соседнем номере с женой того типа.

Это поразило Гроува, как ударом грома. Она думала об этом и боялась. Она знала его. И по-прежнему была там.

— Что же ты здесь делаешь? — спросил он сурово.

— Разве я не должен был тебе сказать?

Обороняющийся тон Торни вывел его из себя.

— Нет! Не должен! Какого черта ты сюда приперся?

— Хочешь, чтобы я влез в окно? — заорал Торни. — Пока там та, другая?

Гроув протянул руку и грубо схватил его за плечо.

— Слушай, Торнвальд, — сказал он, сильнее стиснув его мышцы. — Это твои проблемы. Этим занимаешься ты. Понял?

Он никогда не видел, чтобы у Гроува так сильно искажалось лицо. Когда тот мало-помалу ослабил хватку, он резко развернулся, выбежал на улицу и прыгнул в машину.

Возвратившись в отель, поднялся по расшатанной лестнице: Ромеро уже встал со стула и рухнул на кровать. Он громко храпел. Торни подвинул его к стенке и уселся на край матраса. Время текло, а он сидел, глядя на дверь, на окно. В час ночи вырубили электричество: он зажег свечу и стал наблюдать за тенями, подготавливаясь. Наконец, снял обувь и вышел.

Ночные звуки заглушили тот незначительный шум, который он, возможно, поднял, влезая в окно. Со шприцем в руке он прошел к кровати слева. Когда впрыснул кураре в мясистую шею, его губы неожиданно прошептали:

— Прощай, старая кошелка. (Она с самого начала не одобряла дружбу Гроува с ним.)

Она лишь слегка пошевелилась в постели, словно перевернувшись во сне. Он туго затянул простыню вокруг ее подбородка и вернулся к окну.

30

Позднее, когда рассвело и старый американец с женой уехали, а прислуга загремела посудой на кухне, он вошел еще раз и закончил свою работу. Возвращаясь на машине к бунгало, он с глубоким наслаждением вспоминал скорость и точность, с какими выполнил эту последнюю часть затеи. Гроув ждал его возле бунгало, сидя на пне пальмы. Они поехали вглубь материка через зеленый мир банановых плантаций и поднялись на вершину холма за городом, где остановились и наблюдали, пока пожар не потушили. Плаза почернела от народа. Потом они отправились напрямик через джунгли по узкой обратной дороге и выехали на прибрежную столичную трассу.

Все было сделано, причем единственным возможным способом, как это понимал Торни, но Гроув все равно был недоволен: его беспокоила американочка. Гроув снова и снова повторял: он никогда в точности не узнает, что же она видела. Она, конечно, спокойно уехала, но как ему удостовериться, что она не открыла случайно правду (наверное, та была вполне очевидна, если б девчонка почему-либо и впрямь посмотрела) и вместо того, чтобы впутываться, просто закрыла дверь и ушла, сохранив за собой возможность свободно рассказать обо всем позже?

— Нужно кое-что поменять, — категорично сказал Гроув.

— Поздновато, — возразил Торни, уязвленный тем, что Гроув не счел его работу блестящей.

Гроув промолчал. Когда они огибали поворот, Торни украдкой взглянул на него и почувствовал, что теперь от него отгородились. Гроув собирался совершить нечто безумное, не доверяя ему свою тайну.

Но, даже несмотря на это, он насилу поверил, что Гроув не шутит, когда, перевезя его в Лос- Эрманос, тот через два дня изложил ему новый жестокий план.

— Ты что, хочешь неприятностей? — медленно проговорил Торни. — Зачем тебе снова ходить по лезвию ножа, когда все уже в порядке?

— Затем, — обрезал Гроув. — Посидишь тут пару дней — и все. Они приедут сегодня вечером.

Он не спросил Гроува, почему девчонка так и не появилась. Утром третьего дня, когда им удалось хоть как-то утихомирить старика, Гроув заметил:

— Хорошо, что она такая восприимчивая к препаратам. Будь она похожа на него, Палома ни за что бы с ней не справилась.

Воздержавшись от критики, поскольку она была бесполезна, Торни просто сказал:

— Старикан — сущее наказание.

Он никогда бы не подумал, что Гроув способен на такое затяжное сумасбродство. Вместо того чтобы жить нормальной жизнью, спокойно ожидая вестей из Лондона или Монреаля, он истерически увлекся круглосуточной игрой с двумя американскими туристами: кормил их ЛСД, колол под завязку скополамином и морфием, усыплял и вновь пробуждал, устраивая специальные звуковые эффекты на каждом этапе программы. (Эта магнитофонная мания казалась Торни чистым инфантилизмом. В лос-эрманосской комнате должна была царить темнота, в которой изредка слышался нескончаемый шепот, едва различимый, если он не оставался там нарочно, чтобы послушать. Затем повторяемые фразы, казалось, набирали громкость и заполняли все углы.)

Этот период был самым напряженным: Торни с Дирком работали в две смены по четыре часа. Распорядок приходилось соблюдать с неукоснительной точностью. Каждый день Гроув по три раза ездил в столицу и обратно; по возвращении в Лос-Эрманос он часто бывал вспыльчив.

— Все равно, — сказал Торни утром, когда они ехали на вокзал и он помогал Гроуву переносить старика на поезд до Сан-Фелипе, — что бы теперь ни случилось, мы сделали все возможное.

Он не был настолько глуп, чтобы сказать: «Я сделал все возможное». Но Гроув оглянулся на него в раздражении.

— Что ты вечно бубнишь: «случилось, случилось»? — спросил он. — Ничего просто так не случается. Все зависит от человека.

— Ты прав, — согласился он и вскоре припомнил это замечание Гроува на ранчо. Тот позвонил ему на следующий день и сказал, что нуждается в нем; когда Торни приехал, он ждал его в маленькой библиотеке рядом со своей спальней, Гроув встал и закрыл дверь.

— Есть будешь здесь, — сказал он ему. — Твоя задача — настраиваться на любые разговоры, в какой бы комнате мы ни находились, и все записывать. Она со мной не откровенна.

— По-моему, ты говорил, что она восприимчива, — сказал Торни, подавив ухмылку.

— Это не означает, что сейчас она откровенна.

Торни слушал до, во время и после еды и был поражен. Без сомнения, никто из них вообще ничего не помнил о Пуэрто-Фароль: они были убеждены, что впервые встретили Гроува на пристани.