Дом паука

Амар взбодрился настолько, что уже больше не боялся уснуть. И снова гром раскатился где-то далеко, на другом краю земли. Амар лежал не шевелясь. Очень скоро послышалось тихое гудение мотоциклетного мотора. Амар представил, как мотоцикл сворачивает с шоссе на тропинку, въезжает в сад, катит среди деревьев и наконец с ревом тормозит перед домом. На лестнице послышались голоса, и Мулай Али вошел в комнату вместе с другим мужчиной; у незнакомца был необычайно звучный, низкий голос.

— Это Лахсен, — сказал Мулай Али. Все трое юношей приветствовали незнакомца. — Ага! Я вижу, наш друг заснул! Чем это ты намазал ему лицо, филфилем?

— Я не сплю, — откликнулся Амар. Ему вовсе не хотелось быть втянутым в разговор, но, с другой стороны, было ясно, что он не может лежать просто так, молча.

— Пусть лучше сядет, — сказал Мулай Али. Юноша из Мекнеса приподнял голову Амара и принялся ножом соскребать засохшую мазь с его лба и бровей. Счистив ее, он протер пораненные места влажным лоскутком. Между тем Лахсен вел с Мулаем Али, казалось, совершенно бессмысленный разговор.

— Таких?

— Да, девять.

— Что ж, у меня найдется.

— Мне показалось, ты сказал — одиннадцать.

— Нет, я не о том!

— Ах, да.

— Таких — пять.

— Ouakha[50].

— Послушай, именно про них я тебе и говорил. Сам видишь — ни в чем нельзя быть уверенным.

— Я уверен.

— Это невозможно. Поверь моему слову.

— Ладно, оставим вопрос открытым.

— Добавь еще шесть, и делай, что хочешь.

— А как насчет?..

— Погоди, мы еще к этому вернемся. Возьми персик. Лучшие персики во всем Саисе.

Решив, что веки его успели высохнуть, Амар приподнялся и сел, открыв глаза.

— А, вот и он! — воскликнул Мулай Али. — Kif enta? Теперь получше?

Посреди комнаты стоял высокий мужчина в мягком сером тарбуше и, нагнувшись, чтобы не закапать одежду, ел персик. Наконец, он выпрямился, достал носовой платок, вытер руки и рот. Затем, по просьбе Мулая Али, подошел к Амару и приветствовал его. Зрачок и радужка его левого глаза были совсем белыми, млечно-белыми, как мрамор. Амар сразу же догадался, что он не принадлежит к тому же кругу, что трое юношей и хозяин дома. Было ясно, что и образование у него не то: речь его мало чем отличалась от речи Амара. Странный этот Лахсен, — думал Амар. Он даже представить себе не мог, зачем это Мулай Али вдруг помчался в Виль Нувель, чтобы встретиться с ним.

— Оставим деловые разговоры на потом, — значительно заметил Мулай Али, — а пока попросим Махмуда приготовить нам чай. — Он подошел к двери и позвал слугу.

Упоминание о чае встревожило Амара, это значило, что он не сможет уйти, пока не выпьет по крайней мере три чашки с хозяином. Беспокойно повернувшись на подушках, он взглянул на Лахсена, ковырявшего в носу. Его тарбуш — единственный предмет мусульманской одежды во всей комнате — выглядел неуместно среди этой обстановки, и к тому же нелепо торчал на вытянутой голове. Такого рода шляпу можно увидеть, пожалуй, на пожилом, несколько эксцентричном зажиточном господине, выводящем своих внуков на прогулку по пятницам.

— Присаживайся, — обратился Мулай Али к новому гостю. — Побеседуй с нашим другом. — И, обращаясь к одному из юношей, добавил: — Подойди сюда, Чемси. Хочу тебе кое-что показать.

Лахсен улыбнулся Амару и опустился на подушки.

— Слышал, ты ездил сегодня купаться на Айн-Малку, — сказал он. — Ну, как вода? Еще холодная?

— Холоднющая.

— А в Сиди Хараземе давно не бывал?

— Давно. Я работаю, а это слишком далеко.

— Да, далековато, — он помолчал, потом спросил: — Ты работаешь в Виль Нувель?

— Нет, у Баб Фтеха.

— Вот как, а я живу неподалеку.

Амар не мог припомнить, чтобы хоть раз видел Лахсена, но на всякий случай неопределенно протянул: «А-а…»

— Ты когда-нибудь был в Дар эль-Бейде? — спросил Лахсен.

Амар ответил, что нет.

— Вот где можно славно поплавать. Море, пляж. Лучше не придумаешь.

— И миллион француженок, — сказал Амар.

— Миллион, — рассмеялся Лахсен.

Потом разговор переключился на Касабланку. Амар с тоской думал о том, когда же за окном начнет смеркаться. Ему казалось, что он сидит в этой комнате взаперти уже целую неделю. Но до чая нечего было и думать о том, чтобы уйти.

— Тут сказано: dans la region de Bou Anane[51], — сказал Мулай Али. — Это тебе о чем-нибудь говорит?

Чемси нерешительно покачал головой.

— А вот Ахмеду Слауи говорит, — фыркнул Мулай Али.

— О! — воскликнул Чемси.

Мулай Али медленно склонил голову, искоса поглядывая на Чемси.

— Понимаешь, что я хочу сказать? — спросил он наконец, выдержав длительную паузу. — Используй всю статью, слово в слово, пометь «Марок-Пресс», поставь дату и добавь от себя все, что знаешь о region de Bou Anane.

— Бедный Слауи, — сказал Чемси.

— Его там сейчас может и не быть, — напомнил Мулай Али.

Вошел Махмуд, неся огромный медный поднос с серебряным чайником и чашками. Собеседники подошли к остальным, и Мулай Али бросил свернутую газету, которую держал в руках, двумдругим юношам. Усевшись, он начал разливать чай. Стекая в чашки, чай булькал, дымился и благоухал мятой.

— Как тебя зовут? — неожиданно спросил хозяин у Амара. Тот назвал свое имя.

— Фесец? — Мулай Али от удивления поднял брови.

— Моя семья всегда жила в Фесе, — гордо ответил Амар, чувствуя, что юноши с новым интересом принялись изучать его. Быть может, они решили, что он беррани, приезжий.

— Из какого хаума? — спросил Мулай Али, раздавая присутствующим чашки с чаем.

— Из Кеддана, под Джемаа Андалус.

— Да, да.

Амар ждал, что хозяин, прежде чем попробовать чай, скажет «Бисмилла», но тот ничего не сказал. Остальные тоже промолчали. Обычно Амар бормотал молитву себе под нос, еле слышно, но теперь, при виде подобной нерадивости, произнес ее достаточно громко. Лахсен обернулся и посмотрел на него.

Юноша, читавший газету, не спеша отложил ее и взял свою чашку. Лицо его выражало крайнее смятение.

— Бубонная чума, — сказал он. — Страшная болезнь. Человек весь распухает.

— Eioua! — согласился Мулай Али, словно желая сказать «Я ведь тебе говорил».

Лахсен громко отхлебнул чай, облизнул губы и сказал:

— Лагхзауи[52]… то есть Лазраки говорит, что сейчас в Алжире все подряд этим болеют.

— Наверное, она оттуда и пришла… — начал было юноша.

— Слухи! — резко оборвал его Мулай Али, пристально глядя на Чемси. — Об Алжире мы ничего не