Замерзшие поля

друге: его одолевало желание заглянуть на базар, — просто убедиться, что Бухта, как обычно, там. Чего бы ему там не быть, но Мохтару нужно было увидеть его собственными глазами и успокоиться.

Незадолго до полудня он задвинул ставень на окне лавки и отправился на базар. Когда глаза привыкли к тусклому’свету, он тут же увидел Бухту: тот стоял, как обычно, за своим прилавком, разрубая и нарезая мясо. С изрядным облегчением Мохтар подошел к прилавку и заговорил с мясником. Возможно, Бухта подивился чрезмерной теплоте в голосе приятеля, поскольку с изумлением глянул на него и коротко произнес: «Шахалкхеир». И снова принялся разделывать мясо для покупателя. Мохтар не понял его довольно неприветливого взгляда — он был так рад видеть Бухту, что просто не в силах был понимать ничего друтого. Однако стоило Бухте, закончив сделку, повернуться и бросить: 'Я сейчас занят», Мохтар пристально посмотрел на него и почувствовал, как внутри шевелится страх.

— Ты что это, Сиди? — миролюбиво спросил он.

Бухта вспыхнул:

— Двадцать два дуро были бы куда приятней твоей глупой улыбки, — сказал он.

Мохтар смешался:

— Двадцать два дуро, Сиди?

— Вот именно. Двадцать два дуро, которые ты не заплатил мне за голову барашка в Аид-эль- Кебир.

Мохтар почувствовал, что кровь скачет в нем, как огонь.

— Да я тебе заплатил через месяц после праздника.

— Абаден! Не было такого! — гневно завопил Бухта. — У меня тоже есть голова и глаза! Я все помню! Ты меня не облапошишь, как бедного старика Тахири! Я еще не такой старый! — И он принялся выкрикивать оскорбления, размахивая тесаком.

Вокруг, заинтересовавшись спором, начали собираться люди. В Мохтаре вскипела злость, и вдруг среди прочих имен, которыми его оделял Бухта, прозвучало самое обидное. Через прилавок он дотянулся до джеллабы старика и, схватив обеими руками, рванул на себя так, что, казалось, плотная шерстяная ткань вот-вот лопнет на спине.

— Пусти меня! — заорал Бухта. Наблюдать исход схватки собралась целая толпа. — Пусти! — вопил он, и лицо его постепенно наливалось кровью.

Тут все стало настолько похожим на сон, что Мохтар — хотя ему было приятно гневаться и видеть жалкого Бухту, — вдруг очень испугался. Держась за джеллабу одной рукой, он повернулся к зевакам и громко сказал:

— Сегодня ночью мне приснилось, что я пришел сюда и убил этого человека, моего друга. Я не хочу его убивать. Я не собирался его убивать. Смотрите внимательно — я не делаю ему больно.

Бухта разъярился до невероятия. Одной рукой он пытался оторвать пальцы Мохтара, вцепившиеся в джеллабу, а другой, с тесаком, безумно вращал в воздухе. Все это время он быстро прыгал на месте и кричал:

— Пусти! Отпусти! Кхласс!

«Он ударит меня тесаком в любой миг», — подумал Мохтар и, схватив руку, сжимавшую тесак, прижал Бухту к прилавку. С минуту они боролись и хрипели, а куски мяса скользили у них под руками и тяжко шлепались на влажный пол. Бухта был силен, но стар. Вдруг он отпустил тесак, и Мохтар почувствовал, что мускулы старика обмякли. Толпа загудела. Мохтар отпустил руку и джеллабу и поднял голову. Лицо Бухты было невозможного цвета, точно половины туш, висевшие за его спиной. Его рот раскрылся, а голова медленно запрокинулась, будто он разглядывал потолок базара. И тут же, словно его толкнули сзади, торговец рухнул на мраморный прилавок и замер, уткнувшись носом в розоватую лужицу. Мохтар понял, что Бухта мертв, и, почти торжествуя, закричал собравшимся:

— Мне это снилось! Мне это снилось! Я ведь вам говорил! Разве я убил его? Разве я прикоснулся к нему? Вы видели!

Люди согласно закивали.

— Приведите полицию! — кричал Мохтар. — Я хочу, чтобы все вы стали моими свидетелями!

Несколько человек незаметно отошли, не желая, чтобы их впутывали. Но большинство остались, готовые предоставить властям свое мнение о странном событии.

В суде кади отнесся к нему без понимания. Мохтара поразило его недружелюбие. Свидетели рассказали, что произошло; ясно, что все были убеждены в его невиновности.

— Я слышал от свидетелей, что случилось на рынке, — произнес кади. — И от тех же свидетелей я узнал, что ты злой человек. Праведный человек никогда не станет воплощать злой сон. Бухта умер от твоего сна. — И, не дав Мохтару перебить, добавил: — Знаю, что ты хочешь сказать, но ведь ты глупец, Мохтар. Ты винишь ветер, ночь, свое долгое одиночество. Ладно. Тысячу дней в нашей тюрьме ты не услышишь ни ветра, ни дождя; ты не сможешь узнать, день сейчас или ночь, а узники никогда не оставят тебя одного.

Приговор кади потряс горожан, решивших, что он небывало суров. Но Мохтар, оказавшись за решеткой, сразу же убедился в его мудрости. С одной стороны, в тюрьме он уже не был несчастен: хотя бы потому, что посреди ночи, когда начинала сниться одинокая комната, можно было проснуться и услышать храп соседей. Он больше не раздумывал о счастливых часах минувшего, ибо его настоящее тоже было счастливым. И потом — в первый же день в тюрьме он вдруг совершенно отчетливо вспомнил, что, хоть и собирался, все-таки не заплатил Бухте двадцать два дуро за голову барашка.

(1959)

История Лахсена и Идира перевод Д. Волчека

Двое друзей, Лахсен и Идир, шли по пляжу в Меркале. У камней стояла девушка, ее джеллаба трепетала на ветру. Увидев девушку, Лахсен и Идир остановились. Встали и принялись разглядывать. Лахсен сказал:

— Ты ее знаешь?

— Нет. Ни разу не видел.

— Давай подойдем.

Они оглядели пляж, нет ли с девушкой мужчины, но никого не обнаружили.

— Шлюха, — сказал Лахсен.

Подойдя поближе, они увидели, что девушка совсем юная. Лахсен рассмеялся.

— Это просто.

— Сколько у тебя с собой? — спросил Идир.

— Думаешь, я собираюсь ей платить? — вскричал Лахсен.

Идир понял, что Лахсен хочет ее избить. («Если не платишь шлюхе, должен ее побить».) Эта мысль ему не понравилась: они уже делали так раньше, и почти всегда это плохо заканчивалось. Ее сестра или какой-нибудь родственник жаловались в полицию, и, в конце концов, всех сажали в тюрьму. Идира раздражало сидеть взаперти. Он старался не ввязываться, и обычно ему это удавалось. Лахсен отличался от Идира в том, что любил выпить, а Идир курил киф. Курильщики кифа предпочитают покой, а выпивохи — не такие. Им нравится все крушить.

Лахсен почесал промежность и сплюнул на песок. Идир знал, что в голове он прокручивает, как будет забавляться с девушкой, планирует когда и где он ее завалит. Идир беспокоился. Девушка смотрела в другую сторону. Она придерживала подол своей джеллабы, чтобы ее не раздувал ветер.

Лахсен сказал:

— Жди меня здесь.

Он подошел к ней, и Идир видел, как шевелятся ее губы, потому что она была без чадры. Все зубы у нее были золотые. Идир терпеть не мог женщин с золотыми зубами, потому что, когда ему было четырнадцать, влюбился в золотозубую шлюху по имени Зухра, а та не обращала на него внимания. Он