– Неужели? – спросил Колин. – О Господи…
– Но насчет Роуленда вам беспокоиться нечего. Она никогда не смотрела на него так, как смотрит сейчас на вас. Так что, если вы действительно хотите на ней жениться…
– Если? Если? – Колин обогнал сразу три машины. – Том, никаких «если» тут быть не может. Дайте мне совет.
Том задумался. Теперь он чувствовал себя на десять лет старше, чем когда садился в машину. Он думал о том, что ему нравится этот немного взбалмошный человек. Он гадал, окажется ли этот человек взбалмошным настолько, чтобы дать ему поездить на «Астон-Мартин». Он спрашивал себя, почему он уже двадцать часов не думает о Кате и следует ли считать это обстоятельство прогрессом.
– Вы хорошо играете в шахматы? – вдруг спросил Том Колина.
– Неплохо. Почему вы спрашиваете?
– Мама играет потрясающе. Я имею в виду – настолько плохо, что это потрясает. Но когда она играет, она делает одну вещь, и это навело меня на мысль…
Несколько минут Том говорил не переставая. Под конец глаза у Колина стали совсем круглыми.
– Вы так думаете? Вы уверены? Когда?
Том нахмурился и опять задумался.
– Когда кончаются эти съемки? В конце февраля? Через три месяца? Это в самый раз. Значит, в марте.
– Три месяца? Я не выдержу.
– Поверьте мне, первое марта – это то, что нужно, – к удивлению Колина, проговорил Том.
Неделю спустя, в середине декабря, Линдсей отправилась в Лондон, чтобы помочь Пикси перебраться в свою, некогда горячо ею любимую, квартиру. Переезд не потребовал много времени, потому что все имущество Пикси состояло из стереосистемы, волнистого попугайчика и одного чемодана.
– Пикси, у тебя есть что-нибудь еще? – спросила Линдсей, когда они расположились в ее бывшей гостиной. – Как насчет книг? Одежды? Ты хочешь сказать, что это вся твоя одежда?
– Мне она больше не нужна, – ответила Пикси.
Она зевнула, потянулась, взбила рыжие волосы и исполнила небольшой танец.
– Я начинаю новую жизнь. Новая квартира, новый цвет волос, новая работа, новая одежда и новое будущее.
– Как идет работа? – спросила Линдсей, с унылым видом оглядывая свою, уже бывшую, квартиру.
– Блестяще. Макс говорит, что я самый лучший редактор отдела моды из всех, кто у него был. Разумеется, не считая тебя.
– И на том спасибо. Страшно ему признательна.
– А эту квартирку не сравнить с той дырой, где я жила… Можно я тут кое-что перекрашу?
– Поступай, как тебе заблагорассудится, – сказала Линдсей.
– А ты уверена, что хочешь ее только сдавать? Я бы ее купила. Взяла бы ссуду.
– С чего это я тебе ее продам? – Линдсей села. – Она еще может мне самой понадобиться.
– Что-то случилось?
– Да. Кажется, у меня больше никогда не будет детей.
– А почему тебя это волнует? – Пикси в недоумении уставилась на нее. – Разве это имеет какое-нибудь значение? Или я не посвящена в какие-то тайны.
– Никаких тайн! Никогда в жизни я не была так серьезна. Я люблю его. Я люблю его до безумия. И я хочу от него детей.
Пикси открыла было рот, чтобы протестовать, спорить и доказывать, но, взглянув на Линдсей, снова его закрыла.
– И даже во множественном числе? – поинтересовалась она.
– Если это возможно. Я была бы счастлива иметь и одного, но если первый ребенок будет девочкой, тогда я не остановлюсь в своих попытках.
– Линдсей, посмотри на меня, – твердым голосом проговорила она. – Ты хочешь этого ради него или и для себя самой?
– Для нас обоих. – Она с несчастным видом взглянула на Пикси. – Я ничего не могу с этим поделать, Пикси. И всегда была такой. У меня прямая связь между сердцем и маткой. Я отсталая, Пикси, примитивная.
Пикси была согласна с этим утверждением, но не успела этого высказать, потому что Линдсей заплакала.
– О, Пикси, я так его люблю, – пробормотала она. – Люблю всем сердцем. Он замечательный человек и был бы замечательным отцом. Я знаю, что ему нужен наследник, но дело не только в этом.
– Надеюсь, что не только, – пробурчала Пикси, не одобрявшая права первородства и считавшая все это пережитком девятнадцатого века.
– Ему нужны дети. Я знаю, что он хочет детей, только он никогда об этом не говорит, потому что боится сделать мне больно. Он понимает, что я уже давно не девочка и не очень-то гожусь для роли матери. Да я и сама боюсь этого.
