Рядом с ней на столике лежала пара летних перчаток, а под ними знакомая черная тетрадь: я знала, что это последняя тетрадь Ребекки.
– Позвольте вам представить мою дочь, – сказал отец. И я услышала предостерегающие нотки в его голосе.
– Миссис де Уинтер, это моя дочь Элли. Элли, познакомься, это жена Максима де Уинтера.
Еще когда мы пожимали друг другу руки, я уже догадалась, что жене Максима не терпится уйти побыстрее, очевидно, ей не хотелось продолжать разговор в моем присутствии. И я заметила, что она подыскивает подходящий предлог, чтобы подняться, но, похоже, ей так и не удалось освоиться со светскими правилами общения, и она выпалила первое, что ей пришло в голову.
– Элли? Как поживаете? – бодро спросила она. – Конечно, конечно, мы никогда не встречались, но, мне помнится, ваш отец рассказывал про вас: вы играли в гольф, не правда ли? Ну да, в гольф. И вы были хорошим игроком…
– Это моя старшая сестра играла в гольф, – ответила я, взглянув на отца.
Лили никогда не отличалась особыми успехами в гольфе и терпела эту скучную игру, только чтобы познакомиться с мужчинами. Непонятно, с чего миссис де Уинтер взяла, что та была хорошим игроком.
Наша гостья нахмурилась, встряхнула головой, а затем все таким же неестественно бодрым тоном поправила себя:
– Теперь я вспомнила. У вас было две дочери. Она писала стихи, да? И вы даже к этому слишком серьезно относились…
– Брат писал стихи в детстве, – поспешно сказала я, заметив выражение отца. Мне надо было остановить ее раньше, чем она успеет нанести еще одну болезненную рану. – Его убили во время войны.
Наступило молчание. Миссис де Уинтер посмотрела на меня с недоумением, словно никак не могла поверить, правду ли я сказала ей, а потом покраснела.
– Очень жаль. Мне не следовало этого говорить, простите меня, пожалуйста, – и посмотрела на моего отца с выражением детской мольбы в глазах. – Меня здесь так долго не было, и я все перепутала. И веду себя так, словно ничто не могло измениться, в то время как, конечно же, все стало совсем другим.
– Понимаю, – сказал отец тоном, который означал совершенно противоположное, и наклонился потрепать Баркера, только чтобы скрыть свои чувства. – Но вообще-то я не разговаривал с вами о своих детях, – грубовато добавил он.
– Нет, говорили. – Она залилась краской. – В тот день, когда вы приехали в Мэндерли к ленчу. Мы беседовали о Дальнем Востоке, и вы упомянули про своих детей. – Миссис де Уинтер посмотрела на меня. – У меня отвратительная привычка: стоит человеку заговорить о чем-то, как я выстраиваю целую историю. Иногда очень странным образом: услышу отрывок фразы, произнесенной кем-то в кафе, ресторане или в коридоре отеле, – и представляю всю их жизнь. Иной раз ничего общего с их подлинной жизнью мой вымысел не имеет, но иной раз все совпадает. Максим любил поддразнивать меня по этому поводу…
Она вдруг резко замолчала и нервно сжала колени руками.
– Какая милая собака, – продолжала гостья, и мне сразу стало жаль ее, когда я услышала эти растерянные интонации. – Жаль, что у меня никогда не было собак. Такие верные друзья. У них не бывает плохого настроения, они всегда так рады видеть тебя и никогда не покинут нас. О боже, неужели прошло уже столько времени? Мне пора идти. Завтра я возвращаюсь в Лондон, а потом улечу в Канаду. Мне надо еще собрать вещи, а я всегда так долго вожусь с ними. Никогда не помню, куда и что положила. Это всегда сердило Максима…
Она взволнованно посмотрела на меня, схватила перчатки, сумку и поднялась. Отец тоже встал. Я видела, как посерело его лицо от усталости. И прочла его безмолвное обращение ко мне.
– Миссис де Уинтер приехала сюда на автобусе, – проговорил он. – Она остановилась в отеле на берегу – ты знаешь его. Элли будет рада отвезти вас назад.
Миссис де Уинтер начала вежливо отказываться, но я не обратила внимания на ее возражения, я знала, что отец, несмотря на болезнь, умеет убедить кого угодно.
Какое-то время мы ехали в машине с опущенными стеклами в полном молчании. И я заговорила с ней, только когда мы миновали Керрит:
– Миссис де Уинтер, я прочитала дневник Ребекки, который вы прислали отцу. И я знаю, что должна быть третья тетрадь. Вы оставили ее?
– Да, разумеется. Представляю, что вы думаете обо мне, – вдруг быстро заговорила она. – Это так неприятно, когда какой-то неизвестный человек присылает тебе какие-то бумаги – теперь я понимаю. Мне хотелось сначала вложить сопроводительное письмо, но потом я вдруг осознала, что не знаю, о чем писать. Я не была уверена, помнит ли меня ваш отец вообще. Многие здесь забыли меня. В отличие от Ребекки я такая неприметная личность.
Она бросила на меня взгляд, словно колебалась, продолжать ли дальше, и сдвинула брови.
– Мне не хотелось оставлять эти записи у себя. А Ребекка несколько раз написала, что полковник Джулиан ее единственный близкий друг. И я подумала, что он будет рад получить их. Только потом мне стало известно, что он пережил инсульт, кто-то в магазине заговорил об этом, и я почувствовала себя виноватой. И решила, что должна исправить свою ошибку. Но, кажется, только усугубила дело. Не надо было упоминать про вашего брата.
Мне показались убедительными ее оправдания, хотя я и не очень доверяла ее словам.
– Думаю, что отец все понял, – сказала я, притормаживая, когда мы подъехали к воротам Мэндерли. Несчастный случай с Максимом произошел как раз в этом месте. Я покосилась на миссис де Уинтер, она смотрела на голубоватые тени деревьев, лицо ее побледнело и осунулось.
– Вы не спешите, мисс Джулиан? – вдруг спросила она. – Не возражаете, если мы немного пройдемся? Мне не следовало приезжать сюда, но я так часто видела эти места во сне. Сейчас со мной такое частенько случается, сама не знаю, где нахожусь – во сне или наяву.
Я остановила машину. Слезы в ее голосе я услышала раньше, чем увидела их на ее глазах. Миссис де
