Стини: – Ее отец был трусом. Этого я Констанце не рассказывал. Я подумал: лучше, чтобы она не знала. Он… просто сломался, стал плакать. Рыдать, молить; он совершенно развалился. Он… ладно, я расскажу тебе: он даже обмочился. Знаешь, это бывает с людьми. Я сам видел. Когда они боятся смерти. И они еще исходят воплями. Как Шоукросс. Я думаю, что он орал, сколько было сил. Он попытался удрать – вот тогда все это и случилось. Видишь ли, там стояла эта ужасная штука. А у него прямо ноги подкашивались, он ничего не соображал. А в таких делах надо сохранять полное спокойствие. Сделать несколько глубоких вдохов, и тогда у тебя перестанут трястись руки. И заикаться не будешь. Словом, ничего. Ты смотришь смерти прямо в лицо ради своих людей, понимаешь? Ну, и ты можешь орать. Сержант Маккей говорил, что орать лучше всего. Знаешь, что он мне сказал? – Мальчик взял Стини за руку. Наклонившись, он прошептал ему на ухо: – Орите, сэр, вот что он мне сказал. Орите, чтобы мозги окоченели. Громче, сэр. Вот так. И пусть они тоже орут. Заставьте их материться и поносить себя. Долбаные подонки боши.
Мальчик выпрямился. Он улыбнулся.
– Я, конечно, не оправдываю такой язык. Но Маккей выражался подобным образом. И он был прав. Срабатывало. Орешь изо всех сил, и тебя прекращает колотить. Но, понимаешь, Шоукросс этого не знал. Поэтому он и кинулся бежать – как кролик. Прямо на минное поле.
Мальчик остановился. Он поднял свое ружье, преломил стволы и повесил на руку. Он свистнул шпицу. Взяв Стини за руку, он двинулся по тропе.
– Ты знаешь, что я уничтожил свои снимки, – небрежно бросил он, когда они шли мимо озера. – Решил, что так будет лучше. Даже те, из нижнего ящика. Я и об этом сказал Констанце. Я хотел, чтобы она знала. Почему, как ты думаешь, она вышла замуж за этого человека, а? Почему она так поступила?
Они шли мимо березовой рощи. У Стини катились слезы. Ему необходимо было высморкаться, но он не решался. Перед ними уже открылись огни дома. Мальчик, казалось, ждал ответа.
– Видишь ли, Мальчик, – Стини постарался придать голосу легкую и убедительную интонацию, – я предполагаю, он ей нравится, как тебе кажется? Может, даже она любит его, никогда нельзя знать…
– О, нет! Я так не думаю. – Мальчик резко остановился. Он покачал головой. – Ты ошибаешься – она любит меня. И так было всегда. Я ее самый любимый брат. Ее ангел-хранитель. Она сама мне сказала.
– Ну да, конечно. Я и забыл. – Стини замялся. На террасе наверху он уже видел фигуру Фредди, рассеянно расхаживающего взад и вперед. Стини отчаянно замахал руками, но Фредди глядел в другую сторону. Стини подумал, не стоит ли ему позвать брата. Нет, скорее всего лучше не кричать. Это может вывести Мальчика из себя.
Тот сейчас рассматривал деревья в березовой роще.
– На день рождения Фредди, – сказал он, – мы устроили пикник – помнишь? Он был здесь, не так ли? Да, так и было. Я сидел как раз вон там, а Констанца за мной, под теми деревьями…
– Да. Это верно. И у нас было шампанское – розовое шампанское. – Стини стиснул руку Мальчика и оттащил его на несколько шагов. Он снова стал размахивать в воздухе руками; Фредди по-прежнему не видел его. – Я помню… посмотри, Мальчик, вот и Фредди. На самом верху в доме. Почему бы мне не сбегать и не притащить его? Тогда все мы сможем посидеть тут немного и вспомнить пикник, и все подарки Фредди, и что нам подавали к столу. Тебе понравится, Мальчик, не так ли?
– Хорошая идея. Тащи его. А я посижу тут и подожду. Может, еще трубочку выкурю. Очень хороший табак. Я купил его в Лондоне. Это не ужасное армейское барахло.
Мальчик устроился под деревом. Шпиц, утомившись, сел рядом. Маленький комочек белого меха; он сидел, свесив язык на сторону и глядя на озеро. Отойдя ярдов на десять, Стини оглянулся. Мальчик уже вытащил кисет и приступил к процессу раскуривания трубки.
Стини пустился бегом. Отмахав еще десять ярдов, он снова замахал руками. Он почти ничего не видел из-за слез, застлавших глаза. Что там делается с Фредди – он что, совсем ослеп? Он снова стал размахивать руками и даже позволил себе слегка закричать. Фредди уставился на него, Стини облегченно всхлипнул. Он ускорил шаги. Его лондонское пальто путалось в ногах, элегантные лондонские туфли оскальзывались на траве.
– Фредди! – крикнул он. – Фредди, ради Бога! – Фредди поспешил ему навстречу. Стини споткнулся, выпрямился и припустил еще быстрее. Шарф у него размотался; он отбросил перчатки. Он отчаянно семафорил руками, и наконец Фредди вроде понял, что брат подает сигнал тревоги. Он тоже припустился бегом. Стини столкнулся с ним в нескольких ярдах от террасы. Он вцепился в пальто Фредди. Поскольку он бежал в гору, то так запыхался, что не мог вымолвить ни слова.
– Фредди… ох, Фредди, идем… скорее…
– Что за чертовщина? Стини, успокойся…
– Это Мальчик. Фредди, пожалуйста. Просто идем. Это ужасно… Он там остался сидеть. Он, наверно, разговаривает сам с собой. Он сошел с ума – совершенно рехнулся. Слушай, идем скорее – я потом все объясню. Ох, Фредди… как это было ужасно. Он все говорил и говорил. Он рассказывал какие-то дикие вещи. Мне пришлось слушать… казалось, что прошло несколько часов. Фредди, прошу тебя…
– Где он?
– Вон там внизу, в березовой роще. Он курит трубку. Я думал, что так никогда и не дотащу его до дома. А он все говорит и говорит – о Фредди, что он несет! Он думает, что убил Шоукросса…
– Что? – Фредди, который уже начал спускаться по склону, резко остановился.
– Да, он так говорит. Он так считает. Фредди, это все война. Он сам не понимает, что несет… В чем дело?
Стини, кинувшийся к Фредди, только сейчас увидел лицо брата.
– Боже мой, – сказал Фредди.
Стини, повернувшись, увидел то, на что смотрел Фредди. Прямо под ним четко виднелась живая картина: Мальчик, ружье и собачка Констанцы. Шпиц, который с того места, где они стояли, казался пятнышком белой шерсти, продолжал пребывать в том же положении; Мальчик сменил позу. Теперь он стоял примерно в двенадцати футах от животного, вскинув ружье, – он держал собачку на мушке.
– Он собирается пристрелить ее. Фредди, он хочет стрелять. Сделай же что-нибудь… побыстрее… крикни ему, Фредди, отвлеки его внимание, махни ему…
