вошел и, то и дело нервно оглядываясь на дверь, двинулся вдоль рядов книг. У одной из полок остановился и задумчиво потрогал ее. Все было прочно, крепко и совершенно обыкновенно. Деревянные стеллажи из мореного дуба, не покрытые лаком.
– А чего ты ждал? – зло спросил он себя. – Выдвигающихся ящичков на колесиках, в которых лежат несметные богатства? Или гроб, где вместо трупа спрятаны миллионы?
Он усмехнулся и так энергично плюхнулся в кресло у окна, что оно жалобно скрипнуло.
– Думай, думай, – прошептал Остап и стукнул кулаком по подлокотнику. Но думалось плохо: ступор охватил и его мозг, и тело.
Он откинулся на спинку кресла и закрыл глаза, пытаясь почувствовать, откуда идет «сигнал». Так он называл импульсы, которые ощущал, когда сосредотачивался на каком-нибудь предмете. К примеру, потерявшейся вещи. Пока он жил вместе с тетей, их поисками в доме занимался только он. И каждый раз находил то, что потерялось; тетя же, когда искала, начинала злиться, истерить, срывалась на крик и сыпала проклятиями. Чтобы найти предмет, нужно полностью расслабиться, отключить мысли и в возникшем вакууме слушать себя. Очень скоро в голове возникает видение – картинка. И тогда надо просто встать и отодвинуть диван или, к примеру, запустить руку под подушку, где и оказывался потерявшийся мобильник.
Сейчас импульс шел от стены напротив. Довольно сильный, Остап даже поежился – никогда раньше с таким мощным потоком информации ему сталкиваться не приходилось. Но никакой картинки не возникло – его лишь тянуло заглянуть под шкаф и постучать по старым дощечкам паркета.
Подчиняясь внутреннему чутью, он прошел к стене и остановился напротив шкафа. Сдерживая первый порыв стать на четвереньки и заглянуть под него, он обстоятельно осмотрел полки, потрогал их, даже вытащил несколько книг и постучал по задней стенке. Потом все-таки нагнулся и заглянул под шкаф. На первый взгляд ему показалось, что там все так же, как и везде, то есть ничего нет. Он поднялся и неуверенно пробормотал:
– Странно. Никогда не был так уверен, как сегодня. А выходит, зря.
Он опять присел и пополз вдоль шкафа, рассматривая плинтус под светом мобильного телефона.
– Вот кто-нибудь сейчас войдет, то-то будет потеха, – бормотал он, – придется объяснять, чего я тут ищу. А может, и за лазанье по всему дому спросят. – И вдруг что-то на мгновение зацепило его сознание. Парень остановился, потом вернулся на полметра назад и начал внимательно осматривать плинтус. Он был не цельный, а составленный из нескольких частей, но странность была не в этом. Дело в том, что в красиво подогнанном по рисунку дереве возник несуразный диссонанс. Остап не был большим специалистом и не смог бы отличить мореный дуб от березы, но то, что дерево вставлено другое, он понял.
Он пригнулся еще ниже, засунув руку под шкаф, насколько только было возможно, и, покачав деревяшку, попытался вытащить ее. Не тут-то было. Она держалась довольно крепко. Пусть и не очень плотно, но тем не менее к его усилиям осталась глуха. Разволновавшись от близости своей цели, Остап вскочил и завертелся волчком по библиотеке, ища, чем бы поддеть плинтус. Так и не найдя, выскочил в коридор и быстрым шагом пошел в направлении кухни. Наверняка там можно найти, чем отодрать вредный плинтус, но ему пришлось отказаться от визита на кухню. Там грохотала посуда и слышался недовольный голос кухарки Полины. Она вернулась с рынка и возмущалась снова подскочившими ценами и нахальством продавцов, норовящих подсунуть лежалый товар.
– А я говорю: куды ж ты мне гнилую петрушку суешь! А он: смотри, мать, какая красивая! И тычет в нос этим пучком, тычет! Какая я ему мать! Да он ровесник мой, если не старше. А петрушка плохая, вялая была. Так на витрине же свежую положил, а из мешка другую достает…
Не дослушав, чем в итоге кончилась эпопея с петрушкой, Остап тихо побрел обратно. Кухарка сейчас в таком настроении, что у нее льда из холодильника не выпросишь пылающие от волнения щеки остудить. Он дошел до кладовки и, осторожно открыв дверь, заглянул туда. Ряды полок, уставленных банками, стремянка, заляпанная белой краской, и небольшое ведерко, в котором сложен садовый инструмент. Но таких миниатюрных размеров, что скорее всего, тяпочки, грабельки и секаторы предназначались для домашних цветов. Он задумчиво повертел их в руках, прикидывая, выдержат ли они, если ими долбить дерево, и кинул обратно. Шуму будет много, а толку…
И вдруг он вспомнил, как Артур шевелил угли в камине. Да, это то, что нужно. Кочерга! Он опрометью бросился в гостиную и, боком просунувшись в дверь, огляделся.
– Ты что-то хотел, Остап? – вдруг раздалось над самым его ухом, и он нервно вздрогнул.
– А… Нет… Я так просто… – Он покраснел, как девчонка, и опустил глаза.
– Может, вспомнил что? Хочешь поделиться, рассказать? – спросил Лямзин.
– Н-нет. Ничего.
Лямзин впился взглядом в его лицо, и глаза у Остапа забегали.
– Как вспомнишь, что хотел рассказать, – подходи. Я во дворе.
И он, как показалось Остапу, иронично усмехнулся и вышел, закрыв за собой дверь.
В библиотеке, к счастью, до сих пор никто не появился. Остап вошел, не раздумывая закрыл дверь на ключ, торчащий в замочной скважине, и метнулся к шкафу. Следовало поторопиться: если кто-то захочет войти, он непременно начнет тарабанить и тем самым поднимет на ноги весь дом. Делиться же найденными миллионами Остапу не хотелось.
Дощечка плинтуса поддалась на удивление легко. Остап отложил ее в сторону, сунул в образовавшееся отверстие ладонь и поболтал пальцами в пустоте. Следовало расширить дыру. Он снял несколько досок паркета и посветил телефоном. Ниша была выдолблена в стене. Небольшая, продолговатая, она уходила куда-то вниз.
Лежало ли в ней что, или это была образовавшаяся из-за естественных причин полость, непонятно. Остап запыхтел, поднатужился и, повернув голову набок, протиснулся под шкаф, засунул одну руку внутрь и там нащупал кончиками пальцев какой-то предмет. Похоже, что-то деревянное, полузасыпанное землей.
В этот момент в коридоре послышались шаги и кто-то пошевелил ручку двери. Остап замер. За дверью осторожно кашлянули, затем робко постучали, высморкались с присвистом и ушли.
Остап перевел дух.
– О майн гот, – сказал он почему-то по-немецки и попытался ногтями подцепить обнаруженный предмет. К его огромному удовольствию, ему это удалось, он цепко ухватил пальцами ящик и вытащил его на свет.
Это оказалась длинная узкая шкатулка, не слишком изящная, даже скорее грубоватая, сделанная под непритязательный вкус. Два миллиона евро в ней ни за что не могли поместиться. Ну, разве только в виде драгоценностей.
Он набрал в грудь побольше воздуха, как перед прыжком в воду, и рывком распахнул крышку. То, что он увидел, повергло его в шок. Никаких денег и тем более украшений там не было. В ней лежал кусок длинной пеньковой веревки, скелет какой-то крупной рыбы и коричневый, словно ссохшийся от времени, человеческий череп.
Глаза у Остапа закатились, и он грохнулся в обморок.
Глава 28
– Эдуард Петрович, он приходит в себя, – донеслось до Остапа. – Чем-нибудь еще помочь?
– Не надо. Спасибо, Валерия.
Он склонился над диваном, и Остап увидел над собой внимательные глаза, смотревшие на него с профессиональным цинизмом.
– Что вы на меня так уставились, будто насквозь прожечь хотите? – не выдержал Остап.
– А я и хочу. Только не прожечь, а увидеть, что у тебя в башке, хочется. Зачем ты вскрыл полы в чужом доме?
Остап засопел и отвернулся к спинке дивана.
– Говори! – рявкнул Лямзин, и мальчишка сжался.
Он тут же сел, сгорбившись и понуро опустив голову, и тихо произнес:
– Я деньги искал.
– Де-еньги, – понимающе протянул Лямзин. – А почему здесь, а не, к примеру, на чердаке?
– У меня импульс был, – мрачно ответил Остап, – я думал, что именно там найду.
