– Александра.
– Что?
– Меня зовут Александра. И, пожалуйста, никаких Шурочек и Саш.
Она тщательно вытерла руки и принялась, глядя в маленькое зеркальце, стирать грязь и поправлять размазавшийся макияж.
– Ух ты. А вы штучка еще та, надо заметить.
– Оставьте свои выводы при себе, мне они не интересны.
– Как пожелаете. Эдуард Петрович. Можно просто Эдик.
– Да-а?! Прям вот так и можно?
– Не понял, в чем прикол?
– В жене или подруге, экий вы тугодум. Представляю, как они обе обрадуются, когда вдруг случайно, в телефонную трубочку к примеру, услышат, как я нежно вас зову: Э-эдик, Э-эдик.
Она злорадно рассмеялась.
– Что за грязные намеки на адюльтер? – возмутился Лямзин. – Да у меня, между прочим, и жены-то нет.
– Ну тогда, значит, есть две подруги.
– А, я понял, – обрадовался Лямзин, – вам ваш миленок рога наставил: жил с вами, а встречался еще с двумя. Вот вы и мстите всей мужской части человечества в моем лице.
– Хам.
– Змея.
– Вы повторяетесь.
– Вы тоже.
Оба надулись и замолчали. Отомстить хотелось необыкновенно, но фантазия давала сбой. Первого осенило Лямзина. Он оживился, достал телефон и демонстративно набрал номер.
– Из-за вас девушке своей забыл позвонить, – сообщил он, слегка отстраняя от себя трубку.
– Нет у вас никакой девушки.
– Это почему же?
– Вы сами сказали.
– Я сказал, что у меня нет жены, а это не одно и то же.
– Не имеет значения. У вас в принципе не может быть ни девушки, ни жены: они с вами не выживут.
– Как-то вы агрессивно настроены. Проблемы в личной жизни? Сочувствую. – И хотя Таисия трубку так и не взяла, ласково защебетал: – Таечка, детка, не скучай без меня, я скоро буду…
– У вас длинные гудки, – перебила его Александра, – у меня слух хороший.
– К слуху бы еще воспитание добавить – цены бы вам не было, – он раздраженно прервал звонок.
– Вам бы тоже воспитание не помешало. Врать неприлично.
Лямзин покосился на нее, собираясь ответить едко и остроумно, но взгляд упал на грязное платье, и он пристыженно прикусил язык.
«Действительно, невежа, – подумал он. – Сбил на дороге девушку, испортил ей дорогое платье, возможно, нанес вред здоровью и еще и ерничает и грубит. Да за это убить мало».
И он решил, что обязательно купит Александре новое платье взамен испорченного.
– Яузская аллея, 15, – вслух сказал он, – это должно быть где-то здесь. – Он повертел головой по сторонам. – Сейчас мы на Белокаменном шоссе, а ехали с Богатырского моста, значит, нам налево…
Он нажал на газ, прибавляя скорость.
– Здесь на дорогу могут выходить лоси, нельзя так гнать, – недовольно попрекнула его Александра.
– Что вы говорите, ну надо же! И что бы я без вас делал?! – ехидно произнес он, не сбавляя скорости. – Между прочим, я еду в рамках правил, так что не надо на меня строго смотреть.
Александра отвернулась.
– Да как хотите, – буркнула она, – лось – не я, от него солидная вмятина на машине останется.
– Чувствуется собственный опыт.
– Вовсе нет. Чтобы поверить в ядовитость синильной кислоты, необязательно ее пить.
– Конечно, можно дать проглотить ее кому-нибудь другому.
У Александры вытянулось лицо.
– Ну у вас и юмор… Ментовский.
– А я думал, это называется «черный». Кстати, приехали. Нам вот в этот тупичок. Вы пока посидите здесь, музыку послушайте, а я скоро буду. И тогда мы все выясним и поговорим о том, о чем еще не успели поговорить.
Глава 4
Дорожки сада антрацитово блестели в свете фонарей, с листьев и ветвей капала вода, а где-то рядом журчал ручей. Лямзин быстро прошел вперед, осмотрелся и сделал пометки в блокноте. Опергруппа уже заканчивала осмотр. Щелкала вспышка камеры: эксперт фотографировал место происшествия. Женщина лежала на лужайке возле большого валуна, голова ее была безжизненно вывернута. Рядом стоял Артур с таким выражением удивления на лице, будто еще до конца не поверил в происходящее. Лямзин внимательно всмотрелся в лицо убитого горем мужа. Действительно скорбит или притворяется? За время работы в угрозыске ему такие талантливые актеры попадались, что только держись. Сам Станиславский бы «браво» кричал.
Окно второго этажа, точнее, его подоконник, находится метрах в шести-семи над землей. Похоже, в доме высокие потолки. Предположительно, смерть вызвала травма головы – девушка сильно ударилась о валун, на виске рана от удара тупым предметом.
Лямзин оглянулся на сбившихся в кучку, потрясенных смертью хозяйки дома гостей. Он по очереди вгляделся в их лица, выбрал самого уравновешенного, на его взгляд, и отозвал в сторону.
– Вы видели, как все произошло?
– Увы, понятия не имею, – пожал плечами Филипп. – В доме отключили электричество, и мы некоторое время сидели в темноте. Гостиная огромная, большая ее часть не освещалась. Да и я, признаться, сидел у самого камина, и свет его не позволял разглядеть, кто куда пошел или пересел.
– Это намек на то, что у вас алиби?
– Да называйте как хотите, – брезгливо скривился Филипп. – Разговаривали мы ни о чем, пустая болтовня. Я даже сейчас и не вспомню ни одной темы. А, нет, одну помню – Эрика рассказывала, что за границей нынче моден русский сюр.
– Что, простите?
– Сюрреализм.
– Это к делу не относится.
– Да как хотите. Потом зажегся свет. Яркий, после темноты показался ослепительным. Тут Артур заметил, что Лидии нет. Звать ее начал… – Филипп тяжело вздохнул. – Кто бы мог подумать, что она… что ее больше никогда не будет с нами.
Лямзин достал сигарету, и Филипп жадно сглотнул.
– Курите? Берите.
Он протянул пачку, и Филипп с благодарностью вынул сигарету.
– Бросил недавно. Сердце стало давать о себе знать. Но сейчас не могу, до того затянуться хочется, что кажется, еще немного, и сознание потеряю. И ведь знаете, я был уверен, что она в гостиной, не видел, чтоб выходила. Как-то все нелепо произошло, вроде бы только что разговаривала, смеялась, а потом вдруг появляется этот мальчишка – разносчик пиццы и говорит, что во дворе мертвая женщина.
– Где он?
Филипп махнул рукой, подзывая паренька жестом. Тот подошел и, шмыгнув носом, потер его кулаком.
– Тебя как зовут?
– Остап.
– Остап, ты как здесь очутился?
– Так пиццу принес. Заказ. – Парень беспомощно захлопал рыжими ресницами. – Подошел к воротам,
