говорилось, что подобная попытка могла бы оказаться интересной «в чисто психологическом плане».
Ни минуты не медля, я собрал вещи к отъезду, попрощался с теми немногими, с кем это было необходимо, и передал в газеты текст заметки — смесь официального объявления об уходе из спорта с извинениями по поводу беспокойства, причиненного моей суицидной попыткой. Затем, под вымышленным именем, нанял частного детектива, попросил его разыскать семьи двух убитых мной, а точнее, Чудовищем женщин (я мог лишь уповать, что других жертв — стершихся из моей памяти — не было), вскочил в самолет компании «Эйр Меланезия» и отбыл на свой родной остров.
Когда были сделаны (анонимно) выплаты родственникам моих жертв, от денег, скопленных за время выступлений в матчах сумо, осталась как раз та сумма, что требовалась для покупки стирально-сушильного комбайна цвета зелени хлебного дерева. Матушка влюблена в нее, кроме того, машина восхищает всю деревеньку, в которой мы с ней живем — вдвоем — в крытом соломой домике из трех комнат, где я и родился. Соседки выстраиваются в очередь, чтобы стирать в ней свои затканные яркими цветами парео и футболки с надписью «Меня трахали на Гавайях», а возбужденно хихикающие детишки залезают друг другу на плечи, чтобы заглянуть внутрь и лицезреть дух захватывающее зрелище вращающегося барабана.
Все называют меня теперь Регбист-священник. Неудивительно: я собираю игроков в регби по всему острову. А что касается второй части прозвища, то связана она с тем, что я прошел полный курс обучения у шамана, живущего на горе Ала'алоа, и получил право стать пастырем нашей местной общины. Мой покойный отец когда-то мечтал о священничестве, но, влюбившись в мать, стал ныряльщиком-рыбаком. Я иду по тропе, на которую он едва не ступил. Принятая на нашем острове вера необыкновенно проста и светла: ее основы — близость к природе, доброта, толкование снов и мысленное стремление к желаемому. И я, по сути анархист, без внутреннего сопротивления выполняю все, что она требует.
От служителя нашей религии требуется безбрачие (причина, заставившая отца отказаться от привлекавшей его стези), но для меня, к счастью (или к несчастью), это условие — не препятствие. Не нанеся урона прочим функциям организма — голова, слава богу, в полном порядке, и я пишу, читаю и размышляю по-прежнему с удовольствием, — смертоносный яд полностью уничтожил мою потенцию, и некогда знаменитый membrum virile висит теперь, мягкий и безобидный, словно носок, свешивающийся с веревки в безветренный день. «Невосстановимое поражение нервной системы», — объяснили мне доктора. Желание угасло вместе с возможностями, так что теперь жизнь в воздержании для меня просто сахар.
Поначалу, хоть я и напоминал себе, что получил полную (и даже больше того) меру причитающихся наслаждений, страстных восторгов и нежных чувств, мне было все-таки нелегко. Но теперь роль бесполого праведника с каждым днем становится все приятнее. Выгляжу я по-прежнему крупным, сильным, спортивным. С помощью упражнений и диеты почти удалось снизить вес до 275 фунтов — моей нормы во времена занятий регби. Так что от себя прежнего я отличаюсь лишь тем, что, как говорится в пословице, не ношу пистолет в кармане. Все это прекрасно, как в сказке, и меня можно сравнить с человеком, у которого нет ни еды, ни рта, принятого на работу, главное условие которой — строгий запрет на принятие пищи.
Говоря откровенно, это не тот счастливый конец, которого я бы себе пожелал, но все же он куда лучше возможных альтернатив: смерти, комы, жизни токийского серийного убийцы. Отвар, приготовленный для меня Рэйко на основе маринованных слив
Жизнь для меня теперь — что-то вроде второй инкарнации, дающей возможность покаяния и неустанных попыток творить добро. И порой, когда я обедаю с мамой, а на столе у нас свежая рыба, лиловый сладкий картофель и салат из приправленной водорослями кокосовой мякоти, или когда наблюдаю за командой собранных мною юных игроков в регби, обыгрывающих соперников с какого-нибудь другого архипелага, когда благословляю новорожденного или провожу церемонию проводов души одного из моих собратьев-островитян, у меня появляется ощущение, что на этот раз мне все удастся. Пусть в скромных размерах, но я познал вкус богатства и славы, однако высшее счастье дают мне занятия, проще которых нет: например, насадив на отцовскую бамбуковую удочку муху, ловить, стоя на береговом уступе, рыбу, или забраться в облюбованную еще в детстве развилку дерева и смотреть на оранжево-розовые зарницы заката, или помогать маме аккуратно складывать выстиранное белье. Она ежедневно пользуется стиральной машиной, но для сушки использует веревку, протянутую между двумя кокосовыми пальмами, потому что ей нравится запах высушенной на солнце ткани и потому что, как она мне смущенно призналась, бак для сушки она приспособила под хранилище для зеленых бананов.
Глядя в зеркало, я не вижу теперь ни чудовища, ни самца с агрессивным взглядом. Скорее, на меня смотрит человек, чья шерсть вся на виду, а воля устремлена на то, чтобы быть добрым, в той степени, в какой это возможно. В душе я продолжаю каждый день повторять слова покаяния, но знаю и другое: чтобы выучиться прощать других, надо сначала простить себя. Любить других — нетрудно, гораздо труднее — во всяком случае мне — научиться любить себя.
Любовь страждущих призраков
Я слышал о дивных курениях.
Что могут душу вызвать из тьмы.
Будь они у меня сегодня.
Возжег бы их на могиле любимой.
Можете говорить, что это атавизм, но, оказавшись в опасности, я часто черпаю силы и бодрость, оглядываясь на прошлое. Например, так я поступила на острове Кулалау, куда приехала, охотясь за очередным пикантным букетом путевых историй (одна — о костюмах аборигенов, другая — о местной склонности к эротическим формам надгробий, третья — об усиливающей сексуальность траве, которая по причудливому лингвистическому совпадению именуется amatti. Если вспомнить латинский корень: любовный, любовь…). В тот момент территориальные споры переросли там в военный конфликт между племенем Желтого Мотылька и племенем Белой Акулы, и обстоятельства сложились так, что ослепительный молодой воин из племени Мотылька взял меня в качестве заложницы, но я вышла из этого переплета целой и невредимой, так как воспользовалась нестареющим советом, данным однажды моей матери ее матерью — бабушкой Ледой, только что опубликовавшей скандальный опус «Мои дни (и ночи) с мистером Панчо Вильей». «Запомни, милая девочка, — сказала она тогда, — все бандиты в глубине души джентльмены. Веди себя как леди, и они станут обращаться с тобой как с богиней».
В случае с воином из племени Мотылька (звали его Раади Улонгго) совет Леды подействовал просто магически. Редко мне приходилось видеть кого-либо привлекательнее его, и к моменту, когда волнения были подавлены, мы с Раади составили то, что моя мать назвала бы «сладкой парочкой». Роман длился недолго, но вовсе не потому, что ослабла тяга друг к другу: просто мне нужно было назад, к работе, а Раади ждали его дела: ловля осьминогов, вырезание масок ангелов и поклонение черепам предков.
Но все же мы не теряли друг друга из вида. Дома у него телефона не было, в школу, где он преподавал, звонить было нельзя, так что звонила я в гостиницу «Веселый огонек» — раз в неделю, в заранее оговоренное время. И однажды услышала от дежурного, что, идя к телефону, чтобы поговорить со мной, Раади попал в засаду, и воин из племени Голубой Змеи застрелил его. Откуда-то из глубины слышны были кровожадные клики, и я повесила трубку, чувствуя бесконечную боль не только из-за бессмысленно оборванной прекрасной молодой жизни и утраты возлюбленного моей мечты, но и от бесчеловечной
