Они здесь как новое блюдо на каждый день, понял он.
— Потанцуем? — спросил чей-то голос, и Токи робко поднял голову. Было неловко: ведь он, водя носом в двух дюймах от стенки, рассматривал, как знаменитости подкрепляются экскрементами, но, взглянув на лицо той, что произнесла эти слова, мгновенно забыл о своих ощущениях, да и вообще, кажется, потерял способность думать: мозг начисто отказывался осмыслить тот факт, что красавица из красавиц выбрала его себе в пару.
— О'кей, — сказал он сухими безжизненными губами и, уже пробираясь за ней сквозь смеющуюся толпу, вдруг с жутким смущением вспомнил, что он не умеет ведь танцевать.
Но оказалось, что это волнение было напрасным. Чувство танца передается с генами, это инстинкт молекул, такой же первичный, как гавот сперматозоидов и яйцеклетки. С огромной радостью Токи понял, что, пусть даже он танцевать не умеет, его тело знает, как это делать. Ноги непроизвольно переступали, выделывая нечто среднее между прогулочными шагами и славящим рассвет танцем племени навахо, руки двигались так, словно в них вдруг вселилась душа змеи, колени и локти сгибались и распрямлялись, выписывая геометрические рисунки, голова дергалась из стороны в сторону, как у египетского бога-шакала, торс изгибался, словно червь, пытающийся высвободиться из собственной шкуры. Всю жизнь ощущая себя стопроцентным японцем, Токи, вдруг обнаружив спрятанного у себя в теле танцора, впервые в жизни почувствовал, что это значит — быть гражданином мира в радостно объединяющем, космическом, всеобъемлющем смысле слова.
Привыкнув к невероятному ощущению, что танец так же прост, как вылавливание сачком из аквариума золотых рыбок, Токи начал разглядывать свою фантастическую партнершу. Она танцевала совсем рядом с ним, ноги двигались чуть заметно, движения рук струились, как дым или водоросли. Глаза были закрыты, но Токи успел разглядеть, что они — зеленые. Причем не изумрудные и не ореховые, а глубокие и яркие, как цвет чайных листьев, что растут в Сидзуока. Губы были слегка приоткрыты, но Токи помнил чудесную умную улыбку и слегка заостренные клыки: форму зубов, ценимую в Японии, где прикус на манер вампирского считается привлекательным, а ортодонтия все еще остается редкой специальностью. Ее черты были приятно симметричными: тонкий, чуть вздернутый нос, изогнутая линия губ, остренький подбородок — все это делало ее не совсем похожей на японку, но еще больше отличали ее от когда-либо виденных Токи женщин блестящие каштановые с рыжинкой волосы. Он понимал, что дух захватывающий пламенно-золотистый тон, скорее всего, результат какой-нибудь дорогостоящей окраски хной, но выглядело это абсолютно естественно, ничего общего с металлическим медным оттенком волос его сестры Бивако в ту пору, когда она увлекалась стилем «тициановская красавица».
Они танцевали под «Как глубока твоя любовь», и, когда песня отзвучала, партнерша Токи медленно подняла веки и маленькими белыми руками провела сверху вниз по мерцающей ткани своего медно-красного платья (обрисовавшийся контур упругой и пышной груди заставил Токи судорожно глотнуть).
— Хочешь пить? — спросила она, и Токи кивнул.
Опять зазвучала музыка (теперь это было «Адское диско»), и ему больше всего хотелось остаться на танцевальной площадке и следить за мечтательными, на колыхание водоросли похожими движениями своей прекрасной партнерши, но, услышав ее вопрос, он вдруг осознал, что действительно мучается от жажды. Кроме того, хотелось узнать,
Приведя его за собой в укромный уголок зала, красавица выложила на стол пачку банкнот по десять тысяч каждая:
— Заказывай все что хочешь. Я угощаю.
— Нет-нет, — попробовал возразить Токи, но, сжав ему пальцы, она заставила его (для девушки она была очень сильной) опустить тощий бумажник обратно в карман.
— А мы не могли бы просидеть в этой позе целый вечер? — спросил он, изумляясь собственной смелости. В ответ она рассмеялась, сверкнув на миг мелькнувшими на розовых губах восхитительно острыми клыками, и мягко убрала руку.
Они пили персиковый беллини, клубничный дайкири и кир с черносмородиновым сиропом, ели пиццу, горячие креветки в чесночном соусе, и к моменту, когда тарелки опустели, Токи успел рассказать Цукико (таково было, как выяснилось, ее имя) историю всей своей жизни, вплоть до той самой секунды, когда она спросила: «Потанцуем?»
Сама Цукико не была так откровенна. Рассказала, что выросла в горной деревне префектуры Аити, где отец ее разводил соловьев — ради их помета. Токи сначала решил, что это шутка, насмешливое напоминание о том, как он внимательно разглядывал изображенные на стене экскременты, но Цукико объяснила, что соловьиный помет традиционно используется для изготовления очищающего лицо крема
Еще Цукико рассказала, что приехала в Токио, чтобы учиться в театральной школе, а живет здесь неподалеку, в доме богатой тетушки, отправившейся в Париж на курсы кулинарного искусства. Рассказ свой она украсила массой разных деталей, например, сообщила, что у отца две тысячи соловьев, и, когда они разом взлетают, кажется, будто небесный садовник разметал по небу горсть семечек и закрыл ими солнце, но в глазах Токи все это почему-то не выглядело правдоподобным.
Может быть, красота и реальность несовместимы, подумал он. Трудно было представить себе эту божественную женщину в обычной дневной обстановке: как она втискивается среди всех этих жадно шарящих рук в переполненный поезд метро, как покупает в магазине редьку, как раздевается, чтобы принять ванну. Последняя из перечисленных картин несколько дольше, чем нужно, держалась перед глазами Токи, но, когда он попробовал вообразить, что Цукико живет с ним в приютившемся на задах большой улицы крошечном домике, видение растаяло, словно размытое дождем. Нет, это не пройдет, подумал он. Красавица актриса и продавец золотых рыбок? У меня нет ни малейшего шанса.
И все-таки, когда он рассказал ей о своем занятии, Цукико так захлопала в ладоши, словно он оказался звездой экрана или же председателем правления водоканала «Кубота». «Как это далеко от суеты и как красиво», — сказала она, и мечты Токи ожили с новой силой, а надежда, неподвластная рассудку, зажгла свой яркий огонек. В конце концов, его маленький домик был вовсе не плох, а просто требовал больше ухода. Земля, на которой он был построен, стоила — Токи знал это — хороших денег. Продав ее и переехав на окраину, они построят себе чудесный новенький дом с химическим туалетом и крышей из голубой черепицы.
— Ну как, пойдем? — спросила Цукико. Пока внимание Токи занято было операциями с недвижимостью, она заплатила по счету, истратив при этом, к полному его ужасу, всю толстую пачку десятитысячных банкнот, и встала, накинув шаль из идущих по диагонали золотых, серебряных, бронзовых и медных пластинок.
Пойдем, но куда? — мелькнуло в голове Токи, но, тут же с радостью поняв, что с этой женщиной он, не задавая вопросов, отправится куда угодно, сказал очень вежливо: «Благодарю за чудный вечер» — и прошел за ней к тем же дверям, через которые прежде входил в дискотеку. Очередь из разодетых и мечтающих проникнуть внутрь претендентов тянулась по-прежнему, заворачивая в конце квартала за угол и дальше теряясь из виду, и, когда Токи и Цукико показались в дверях, привратник как раз говорил двум русоволосым американским подросткам, одетым от пят до макушек как самураи: «Сожалею — но следующий».
Увидев Токи и его спутницу, он высоко поднял брови и, когда они проходили мимо, проговорил: «Желаю приятной ночи». Затем придирчиво оглядел Цукико, одобрительно хмыкнул и, шутливо ткнув Токи под ребра, добавил: «И пусть это будет долгая ночь».
Цукико привела Токи на незнакомую улицу где-то недалеко от Роппонги, а ведь он-то готов был поклясться, что выучил наизусть чуть не все закоулки Токио. Экзотическая красавица и продавец золотых рыбок, они бок о бок шли по городу, и прохожие оборачивались, а Токи был горд и необыкновенно счастлив. Миновали темный, в густой тени зелени храм, где Токи покупал амулет, и он подумал, что, может быть, эта покупка была и не бесполезной. Может, она просто действовала замедленно, как дедушкины снадобья, изготовленные по рецептам китайской медицины.
