вооружить человека этой энергией, чтобы он крикнул мгновению: остановись! Вот этого я и не знал. Отчаялся. Но ненадолго. Снова стал искать и думать, исследовать. Вновь стал размышлять над тем, чтобы ферменты-гормоны метаморфоза, хранящиеся в моих подвалах, дали организму человека еще невиданную мощь, чтобы человек мог отодвинуть от себя старость, подчинить себе уходящие минуты. И вот теперь, когда я восстановил дневник, когда отгадка величайшей тайны где-то рядом, совсем рядом со мной, — теперь сюда явился человек и принес с собой то, что поможет мне поставить опыт, чтобы вернуться к людям… Что делать? Остаться здесь и продолжать исследования, поиски, размышления и отгадать тайну «воздуха ушедших минут»? Но могу ли я оставить вместе со мной гостя — пугливого и беспомощного человека, оставить в стране, где все кругом грозит гибелью? Как быть? Вернуться к людям без отгадки тайны, с одним лишь воспоминанием о «воздухе ушедших минут»?
Бросить всё? Отказаться от разгадки тайны «воздуха ушедших минут»? Сказать: прощай Страна Дремучих Трав? Недорешить задачу и уйти отсюда навек — оставить пустые коконы? Оставить так, как оставляют ненужный хлам, поломанные ящики, пустые банки, разбитые тарелки, уезжая с летних дач в дождливую скучную осень. Что делать?..
И я увидел, как Думчев раскрыл обе руки — маленькие ручки маленького человечка, — раскрыл их совсем так, как раскрывает ребенок, потерявший самую любимую игрушку. «Что делать?»
Я молча стоял в нише, прислонившись к стене… Думчев замолчал. В глубоком раздумье он стал обходить камеры. А я… я не в силах был тронуться с места. Ноги мои подкашивались. Все во мне смешалось: недоумение (как же, каким же образом можем мы вернуться к людям?), восторг перед открытиями Думчева, гордость за разум человека и беспокойство, беспокойство…
Наконец я сделал шаг, хотел кинуться к Думчеву. Но он с неожиданной, чуждой ему суетой стал перебегать из камеры в камеру, из кладовой в кладовую. Он трогал, гладил мешки, наполненные удивительным веществом. Он перебирал их, перекладывал с места на место внимательно, любовно и бережно. Вот почему я и подумал: «Думчев не уйдет отсюда ни за что, никогда!»
Но вот он остановился посреди коридора. И я услышал его совсем изменившийся голос:
— Хочу домой! Хочу к людям!
Он произнес эти слова так, словно сдерживал рыдания. Я тихо подошел и, взяв его за руку, сказал:
— Я здесь!..
В эту минуту что-то упало рядом с нами. Потолок закачался. Посыпались камни.
— Обвал! — крикнул Думчев.
Мы побежали по коридору, чтобы выйти к речке Запоздалых Попреков. Напрасный труд!
— Хода нет! Потолок обвалился! Назад!
Мы бежали. Минуты казались долгими. Где-то над нами слышался гул. Свет фонариков-бактерий не меркнул. Казалось, эти крошечные живые существа изо всех сил пытаются помочь нам выбраться из подвалов. Когда мы поднялись по ступенькам в комнаты Думчева, я почувствовал, что там пахнет гарью. Дышать становилось трудно. Но как тревожно над нами зашелестели примятые, сломанные, спутанные деревья-травы, когда мы выбежали из дома Думчева! В тени пня дымилась огромная белая труба. Повеяло нестерпимым жаром.
— Папироса! — крикнул Думчев. — Были люди — вас опять искали! Кто-то уронил горящую папиросу!
Мы попытались спрятаться от дыма в чаще трав. Дым тянулся по земле. Мы попытались прорваться к реке. Но сухие травы загорелись. Огонь загородил дорогу.
— Назад! В подвалы! — крикнул Думчев.
Я подчинился. Держась за плащ Думчева, закрывая рукой глаза, задыхаясь в дыму, я бежал. Очнулся только в подземных комнатах.
Помню, как Думчев поспешно завязал в мешок листы записей своего путешествия и отдал мне этот мешок. Комнаты постепенно заполнялись дымом. Гасли огоньки бактерий. Мы задергивали шторы, закрывали все ходы.
Стали спускаться в подвал. Зачем? Думчев вел меня по коридору. Что будет с нами, я не знал. Тишина коридора и крепкая рука Думчева меня успокаивали. Во всем я подчинялся ему. Помню, как мы вошли в нишу. Он отдернул туго натянутую штору. Мы очутились в небольшой комнате. Она не была освещена, только из коридора сюда проникал свет, но Думчев задернул штору.
— Сядьте здесь! — сказал он.
Я ощутил незнакомые мне освежающие запахи. Из темноты долетел спокойный, ровный голос Думчева:
— Дышите спокойно! Вы ведь очень устали!
Часть седьмая
Симфония красок
Сон или явь!
Как бы получше заслониться от лучей заходящего солнца? Так хочется еще спать! Я повернул голову, прикрыл глаза ладонью, но лучи согревали руки и проникали меж пальцев. Перевернулся на другой бок. Хочется спать. И вдруг спохватился — где же мешок с листами-записями? В комнате под пнем, куда уже проникал дым, Думчев дал его мне в руки. Неужели я его уронил? Сразу проснулся. Огляделся. Стал искать мешок. Надо вспомнить, как все могло случиться, почему я здесь, а не в подвале, где мы спасались от пожара.
Все началось с того, что в доме Думчева, под пнем, мы почувствовали гарь, выбежали и увидели, что дымится гигантская белая труба. Папироса! Самая обыкновенная папироса, которую кто-то не докурил и бросил. Когда-то я и сам курил такие белые трубы-папиросы. Эх, хорошо бы сейчас закурить! Однако где же мешок?
Вот в траве лежит… какой-то окурок. Как понять?! Почему я вижу пред собой обыкновенный окурок, а не обгорелую трубу? А вот около окурка выжженная трава. Обыкновенная горелая трава. Я совсем запутался: то ли этот окурок я вижу во сне, то ли пожар в Стране Дремучих Трав с дымом, полыханием и с нестерпимым жаром огня, от которого Думчев и я спаслись в подвалах, мне только приснились?
— Добрый вечер! — услышал я голос Думчева.
— Добрый вечер! — и подумал: «Какой же добрый вечер в сгоревшей стране?»
— Вы лежите на росистой траве. Вставайте, вставайте!
Но что случилось? Опять полная путаница. Где подвалы, камеры, шторы, мерцание светляков?
Сомнений нет! Вся Страна Дремучих Трав с неожиданными приключениями мне просто приснилась. Конечно, то был слишком длинный и весьма странный сон, но все же это был сон. Ведь вот по пальцу ползет муравей, я могу его сбросить! А муравейник? При одном воспоминании о муравейнике, куда меня затащили муравьи-похитители, дрожь прошла по спине. Конечно, и муравейник приснился мне. Все ясно. А Думчев? Тоже сон?
Но вот стоит предо мной Сергей Сергеевич… Я не свожу с него глаз. И думаю: «Он такого же роста, как я! Так было и вчера. Так было и тогда, когда я впервые увидел его там, у страшного „города“ — гнезда ос».
Думчев внимательно приглядывался ко мне.
— Вы слышите? — указал он на синеющую рощу. — Кто-то зовет нас: рю-рю-рю-рю…
Я вслушивался, вглядывался, и все кругом было так необычно, что я не мог ничего понять.
Рю-рю-рю…
Вспомнил! Ведь это зяблик рюмит перед дождем.
Зяблик, пение птиц! Я не в Стране Дремучих Трав! Там я не услышал бы зяблика! Там все шумел и шумел бесконечный лес трав, там неистовый треск кузнечика оглушал меня.
Или все же это сон? И мне снится этот зяблик?
Рю-рю-рю… — рюмит зяблик.
Я сел рядом с Думчевым на зеленый пригорок у пня, у обыкновенного пня. Я слышал знакомый шелест листьев, долгий, сладостный; вдыхал запах свежескошенного сена.
Покой, тишина и какая-то светлая веселость переполняли меня. Не вернулся ли я в мир своего раннего радостного детства, и сирень, стукнув в низенькое окошко, заглянула в комнату и разбудила меня?..
Хорошо знакомый костюм
