Отходы Кутузова – это маневр, направленный к выигрышу времени и пространства для решительного удара. Так было под Рущуком, Кремсом и, наконец, под Бородином. Не «генерал ретирад», как это пытались изобразить враги или не понявшие его историки, а полководец, сущностью искусства которого был широкий стратегический маневр вне поля боя, переход от обороны к наступлению и разгром противника в то время, когда все данные для успеха были на стороне неприятеля. И только теперь, когда, совершив изумительный марш-маневр к Тарутину, Кутузов создал реальную угрозу французам, все поняли, что полководец был прав.
Теперь вспомнили слова Кутузова о том, что «самой сдачей Москвы я приготовлю гибель Наполеону», что «армия французская рассосется в Москве, как губка в воде»; вспомнили, как убеждал он, что Москва сдана за Россию, а Россия там, где русский народ, обещал, что заставит французов питаться кониной, как год назад заставил это делать турок. Тогда на все эти слова Кутузова не обращали внимания, а они были пророческими.
Теперь стало всем ясно, что отходить сразу по Калужской дороге означало поставить армию под разгром с флангов и что движение на другие дороги стратегических выгод не сулило, в то время как маневр на Рязанскую дорогу, прикрытую по условиям местности с флангов, уводил русскую армию, особенно до перехода Москвы-реки, от опасности. Это сближало ее с армиями Тормасова и Чичагова. Стало ясно, что неожиданное появление армии на Калужской дороге преграждало Наполеону путь в южные губернии России, к оружейным заводам Тулы и Брянска и ставило под удар основную коммуникацию Наполеона на Смоленской дороге.
В ходе войны 1812 года обозначился перелом.
ГЛАВА V
Лагерь русской армии расположился у деревни Тарутино за небольшой болотистой рекой Нарой. Кутузов хотел дать войскам отдых, накопить новые силы.
Народ поднялся на войну с иноземными захватчиками, и к лагерю подходили все новые и новые вооруженные отряды. Кутузов решил пока не тревожить Наполеона, не вызывать его на новые бои, а, наоборот, успокоить своим якобы бездействием.
Но полководец снова оказался не понятым императором Александром и его приспешниками. Александр видел, что Наполеон спокойно сидит в Москве, дорога на Петербург остается открытой, а русская армия «бездействует» у Тарутина, и, не разобравшись в новой стратегической обстановке, он настаивал, чтобы Кутузов дал сражение Наполеону. Царь давно бы заключил мир с Наполеоном, на что его толкали брат Константин, царица-мать и небольшая группа дворян, сторонников мира. Но царь боялся.
Никогда еще с той ночи, когда в соседней комнате душили его отца, не переживал Александр такой тревоги, как сейчас.
В годовщину своей коронации он побоялся даже ехать верхом в Казанский собор и поехал в закрытой карете. Толпы народа встретили царя суровым молчанием.
«…Никогда не забуду тех минут, – писала придворная дама графиня Эдлинг, – когда мы поднимались по ступеням в собор, следуя среди толпы. Не раздалось ни одного приветствия. Можно было слышать наши шаги, и я нисколько не сомневалась, что достаточно было малейшей искры, чтобы кругом все воспламенилось. И, взглянув на государя, поняла, что происходит в его душе, и мне показалось, что колени подо мной подгибаются…»
И теперь, когда мелькала мысль о заключении мира с Наполеоном, перед Александром снова появился призрак задушенного отца. Он гнал от себя мысль о мире, потому что отлично помнил, как Павла умертвили русские дворяне, интересы которых Павел нарушил, заключив союз с Наполеоном.
Александр смог бросить свою армию, когда Наполеон вторгся в Россию; он был пассивен, когда враг занимал одну губернию за другой. Но когда под царем зашатался трон, когда под ударом оказалась личная судьба, Александра охватил животный страх. Вся царская семья приготовилась к бегству из Петербурга. Старая царица, уверенная, что Наполеон возьмет Петербург, заставила всех заниматься вопросом, куда увезти одну из царевен, которая должна родить.
Было приказано эвакуировать из Петербурга все, включая архивы и даже памятник Петру I на Сенатской площади.
Царь часами бродил по каменноостровским рощам, хватался за библию и погружался в чтение. Он говорил окружающим, что нашел в библии свое утешение, клялся, что отрастит бороду, уйдет в Сибирь. И чем больше росла тревога в душе Александра, чем настойчивее Константин и царица требовали заключения мира, тем настойчивее царь заставлял Кутузова сразиться с Наполеоном и закрыть дорогу на Петербург. Но Кутузов не двигал свою армию с места. Теперь у Александра была к нему не только зависть незадачливого полководца, не только неприязнь царя к генералу, который воспитывает армию, игнорируя царские указы. Он испытывал к Кутузову жгучую ненависть. Ему казалось, что своим бездействием Кутузов ставит под удар личное благополучие царской семьи. Отношения между царем и главнокомандующим все больше и больше обострялись. Пользуясь этим, царский ставленник Беннигсен продолжал порочить старого генерала.
Удалить Кутузова из армии царь на этот раз побоялся. Он это легко делал в 1805 и 1811 годах, когда война заканчивалась, но сейчас наступил самый критический момент войны, и прогнать Кутузова, за которым стояли армия и народ, он не решался. К тому же в тайном военном совете в Петербурге нашлись люди, понимавшие лучше царя, что Кутузов не бездействует, и на донос Беннигсена член совета Кнорринг ответил: «Каждый день его „бездейстия“ стоит победы!»
Сидя в сожженной Москве, Наполеон ждал, что русские сами предложат мир.
Однако русские парламентеры не появлялись. Надо было что-то решать самому. Наполеон решил первым заговорить о мире. Он делал это через оставшихся в Москве директора воспитательного дома Тутолмина и московского дворянина Яковлева – отца А. Герцена. Александр не отвечал.
Одновременно Наполеон старался прочно обосноваться в Москве. Из оставшихся в Москве дворян и купцов был создан Московский муниципалитет, но он не смог наладить жизни в сожженной Москве и почти никакой роли не играл. В Москве голодало не только население, но и наполеоновская армия. Были сделаны попытки наладить снабжение из окрестных деревень, но крестьянство оставалось непримиримым, и были случаи, когда крестьяне убивали не только французских фуражиров, но и своих односельчан, если они вступали в сделку с врагом. Не было сражений, но были донесения о разгроме целых отрядов, посланных на фуражировку или следовавших в Москву на пополнение армии Наполеона. Французская армия находилась точно в осаде. Регулярные части, казаки, партизаны, местами все население лишали французскую армию возможности питаться и жить за счет народа, как это было в Италии, Австрии, Пруссии и что составляло одну из важнейших основ стратегии Наполеона.
Привыкшая паразитически существовать контрибуциями, налогами, грабежами, лишенная подвоза и
