что-то манящее и кружащее. Слова и музыка – они притягивали, заманивали, они жаловались, просили сочувствия и объяснялись в любви…
Лучана забыла обо всем на свете. Забыла про Венецию и Рим. Забыла о том, что сидит в кресле с потрепанной обивкой, что комната маленькая, забитая случайными вещами, за окном доживает век старое, чахлое дерево, из-за стенки доносится звук телевизора, у ног лежит дворняга, совсем недавно была чужая, а сейчас своя, родная… А Гриша пел:
Гриша еще раз пропел первый куплет, замолчал, Лучана тоже молчала. Потом Гриша сказал:
– Есть паспорт, нет паспорта, ты ведь все равно уедешь… – Это не был вопрос, так, невеселые мысли вслух.
– Уеду!
– И больше не приедешь! – Тоже не вопрос, тоже мысль вслух.
– Не надо, прошу! – взмолилась Лучана и, чтобы переменить тему, сказала и испугалась того, что сказала, вдруг спросит – откуда она про это знает: – Ты сам сочиняешь песни?
Он, слава Богу, не спросил, и, следовательно, она не выдала бывшую жену.
– Бывает, сам, но это не моя песня, это Андрей Макаревич, слыхала о нем?
– Только что, да, услышала.
Гриша думал все о том же, не мог о другом:
– Зачем ты свалилась с неба мне на голову?
– А ты зачем подставил голову?
– Но раз ты с неба, – задумчиво произнес Гриша, – может, это предначертано?
– Я тоже так думаю… – Лучана положила Грише обе руки на плечи, они снова принялись целоваться, а потом…
Потом собака застенчиво отвернулась, а Гриша признался:
– Только сейчас я понял, как я тебя люблю!
– А мне кажется, – тихонько сказала Лучана, – что я люблю тебя давно-давно…
День за окном потихоньку клонился к вечеру, и тени на улицах становились длиннее.
Собака напомнила о своем существовании, подошла к подоконнику, встала на задние лапы, передними уперлась в подоконник и жалобно тявкнула.
Лучана вздохнула:
– Единственное, что мне не нравится в собаках, так то, что их надо выводить!
– Намек понял, хотя мне совсем не хочется вставать, но надо!
Гриша выбрался из-под одеяла.
Пес тотчас подскочил к нему и в преддверии уличных радостей весело запрыгал.
Гриша поспешно одевался. Не удержался и хитро сверкнул глазами:
– По-моему, тебе, женщина, больше всего на свете хочется составить нам компанию?
– А по-моему, этого хочется тебе! – Лучана тоже покинула постель. – Я пойду так!
Одежды на ней… не было на ней одежды.
Гриша кивнул:
– Так лучше всего. Но нас опять заберут в милицию. Вспомни начальника и пожалей его: его хватит Кондратий!
– Кто такой Кондратий? – не поняла Лучана.
– Он живет в сумасшедшем доме.
– Ладно, – Лучана была милостива, – пожалею начальника! – И тоже стала одеваться, а Гриша взял Сюрприза на поводок.
Они вышли и побрели куда глаза глядят. Глаза вели по улицам Замоскворечья, а больше по переулкам, где весело и хвастливо красовались недавно восстановленные, отреставрированные купеческие особняки. Они смотрелись как новенькие, хотя некоторым из них уже было лет, пожалуй, больше чем сто или даже сто пятьдесят.
Лучана вдруг остановилась:
– Ты должен приехать в Рим!
– Очнись! Выйди из сказки! – отозвался Гриша.
– Да, это сказка, но я не хочу из нее выходить!
А Гриша продолжал жестко:
– Все кончится, как началось, в Москве. Мы с тобой разного поля ягоды. Можно сказать, Принц и Нищий! Принц – это ты!
– Дурак ты, а не Нищий! – Лучана подняла руки и пальцами мягко провела по волосам. Это был притягательный жест. Сейчас Лучана стала невыносимо хороша. – Я останусь в Москве до тех пор, пока ты не согласишься приехать ко мне в Италию.
– Великолепно! – искренне воскликнул Гриша. – Ты остаешься у меня в коммуналке насовсем. Решено!
Пошел дождик, приличный, осязаемый дождик. Гриша поежился первым. Зато Лучана беззаботно сказала:
– Лично мне дождь не помеха! Терпеть не могу зонтов! Я их потеряла столько – хватило бы на всю Москву!
Гриша не пожелал оставаться в долгу:
– А я вообще непромокаемый! – Гриша теснее прижался к Лучане, и они продолжали идти, не имея конкретной цели, что, как известно, самое приятное, и шлепали по лужам, как непослушные дети.
Больше всех страдал от дождя Сюрприз. Он отряхивался, фыркал и поднимал обиженный взгляд на хозяев. Вроде всемогущие, а дождь остановить не хотят!
Дождь прогнал уличных музыкантов. Они собрали свои музыкальные пожитки и ушли, оставив лежать на тротуаре жестяную крышку от коробки со сдобным датским печеньем. Эта одинокая, брошенная крышка навела Гришу на озорную мысль:
– Давай попробуем!
Лучана согласилась, не колеблясь:
– Согласна. Только что мы будем пробовать?
– Будем петь! Принцесса и нищий. Посмотрим, на сколько мы напоем! Наш главный шанс в собаке. Всегда больше подают, когда с собакой!
И Гриша затянул жалобную песенку о бедных сиротках и бедной собачке, которая так любит витаминизированные корма, на которые у хозяев нет денег. Заметив, что Лучана вот-вот рассмеется, Гриша строго предупредил:
– Не смей смеяться! Артист не должен смеяться, даже если его реплики смешные!
– Никогда! – пообещала Лучана. И даже попробовала подпевать.
Гриша одобрительно похлопал ее по плечу.
Но… никто не подавал. То ли дождь подгонял прохожих, и им не хотелось задерживаться, то ли не нравилась песенка.
– Лучше спой про снег, про перелетных птиц… – посоветовала Лучана.
– В дождь про снег – это удачная мысль! – поддержал менестрель и стал напевать ту самую песню, что уже звучала у него в комнате:
Он отважился на сокращенный вариант и сразу перешел на припев:
Произошло чудо. Остановилась
